Тёмных дел мастера. Книга четвёртая

И сильнее всего такое положение дел раздражало Вада. Наблюдая иногда за ними по ночам из густых зарослей, он всё больше проникался отвращением к Альфреду, хотя и не совсем осознавал, по какой причине. А может, просто не хотел осознавать, вместо этого размышляя о том, что ведь это именно он, Вадикус, был самым первым человеком, кто бросил всё — абсолютно всё — что оставалось у него в прежней жизни, решив последовать за своим кумиром. Уставший от превратностей судьбы библиотекарь углядел в нём тот самый светоч надежды, который мог действительно исправить ситуацию в жизни каждого похожего на Вада человека, остро восприимчивого к бедам этого мира.

Но тем не менее, пережив сначала несколько холодных ночёвок в наполовину уничтоженном головном вагоне дымогона, а затем и последующее предательство у главной площади столицы, не говоря уже о нынешних кочевых буднях, высокорослый очкарик определённо больше так не думал. Особенно если учесть, что чуть ли не каждая их новая встреча с властями или случайными людьми сопровождалась только возрастающим количеством крови и убийств, которые, похоже, не вызывали в Альфреде никаких угрызений совести. А теперь в глазах Вадикуса его кумир опустился ещё ниже, связавшись с этой женщиной. И новый день их путешествия начинался для бывшего библиотекаря с очень тяжёлых дум.

— Мистер Альфред… А вы и правда не убивали Его Великосвятейшество Короля, когда проникли во дворец? — задал вдруг Вад давно волновавший его вопрос молодому колдуну, видя, что тот, как обычно после бурной ночи с Бесстиен, не знал чем себя занять.

— Чего ты там щебечешь, длинный? Не пойму… Громче говори, — не сразу ответил бывшему библиотекарю Альфред, продолжая смотреть в низкое осеннее небо.

Сидевшая рядом со своим юным любовником иностранка только что сунула руки в тёплый, но совершенно уродующий её фигуру бушлат, ни в коей мере не подходящий к платью, и теперь аккуратно причёсывалась, используя для этого расчёску из своего чудом уцелевшего ридикюля.

— Я имею в виду те слова, которые вы сказали вчера о смерти Его Великолепия и короне династии Расморов, — развернулся тогда вполоборота на козлах Вадикус, подогнув под себя немного затёкшую ногу и стараясь не потревожить при этом сидевшего рядом Махтука. — Это правда?

— А то, очка-асты-ый, — расслаблено потянулся молодой бунтарь, перевернувшись со спины на бок. — Даже не сомневайся.

На самом деле Альфреду нравилось, когда днём у них с Вадом опять начинались долгие беседы по поводу тех или иных вещей, связанных с настоящей магией или устройством мироздания. В этом молодой колдун, как ему самому казалось, превосходил по великодушию не только бывшего очень избирательным в общении Джаргула, но даже и высокомерного Эргарота. Хотя нельзя было сказать, что подобные заходы издалека, на которые собеседник Альфреда, без сомнения, оставался горазд куда больше, чем сам он в прошлом, не вызывали в молодом колдуне также и определённого раздражения.

— Но если это правда, — продолжил развивать мысль Вадикус, как всегда, немного замявшись и потупив взор, — зачем же тогда главным министрам страны было скрывать такие вещи от народа? Да ещё и столько лет… Ведь раньше о смерти монарха объявляли сразу же, едва случалось это ужасное и трагическое событие, и управление страной передавалось его наследнику.

— Объявляли — шмондевляли… — передразнил высокорослого очкарика Альфред и презрительно сплюнул за борт кибитки. — Да люди веками молились у нас на всех этих Расморов — от первого и до последнего! Если обычный человек встретится лицом к лицу с королём, то он без задней мысли будет считать все его речи правильными. По определению! И блаженно трепетать перед ним, боясь хоть что-то оспорить. Причём даже никакой ложной магии не понадобится: всё это будет происходить благодаря его душевной слабости. Что уж говорить о жирных королевских министрах и их решениях… Это только в Гилии принято сомневаться в политике короля и его свиты. Устраивать пикеты по любому возмущающему народ поводу. Да и то не во всех княжествах пока…

При очередном упоминании Гилия как территории, состоящей не из отдельных стран, а из княжеств, Бесстиен вновь бросила на Альфреда презрительный взгляд, как делала и прежде уже много раз. Но вмешиваться в их с Вадом разговор не стала.

— Двенадцать лет без монарха… Поразительно, — отметил между тем Вад больше для себя, проговорив эту фразу тихим голосом. После чего обратился к молодому бунтарю уже громче:

— Думаете, что это Великий Министр устроил?