Тёмных дел мастера. Книга четвёртая

Теперь движения жертвы стали слишком беспорядочными, поскольку, как только колдун утратил возможность видеть очертания того, с кем сражался, глазами его начала руководствовать магия. Взметнувшись внутри кольца тьмы, ао-шинец попробовал снова разыскать то место, где по всем признакам должен был находиться противник, хотя уже не был способен понять, против кого выступал. И, как и в прежние времена, одним неотвратимым роком обрушилось на него вдруг проклятье здешних равнин и холмов, пролесков и заводей Кальста, воплотившееся в одной-единственной незримой линии света, прочертившей на мгновение тьму сиреневым сиянием, чтобы точно пронзить горло жертвы немного левее от центра. Это заставило тьму немедленно окраситься всеми оттенками бордового, переходящими затем в непонятные смешения пламенеющих брызг, сочетающихся с глухими шагами жертвы, после чего тьма исчезла. А на её месте остался стоять лишь дико обезображенный человек с кровоточащим какой-то мутной жидкостью горлом и несколькими метательными кинжалами в груди. Пытаясь судорожно вырвать их один за другим, он лишь расширял края очередной раны, образовывающейся на месте каждого извлеченного кинжала, и не успевал заживлять её с помощью своих колдовских сил, отчего медленно оседал наземь.

В конце концов, обрушившись на колени, ао-шинец упёрся пунцовыми кулаками в землю и что было мочи зарычал, создав вокруг себя целый шквал тёмной энергии, который стремительно окружил его тело и голову, но никак не мог проникнуть к шее. А точнее — к тому месту, где из неё всё ещё торчала необычная стрела, специально пущенная её владельцем так, чтобы не пробить плоть жертвы навылет, а остаться внутри и не допустить туда никакой магии. Вопя и хрипя от боли, чёрный колдун изо всех сил пытался обломить древко стрелы, однако даже его необычайная колдовская стойкость начинала быстро иссекать, потому что, когда он одной рукой оттягивал ненавистный кусок дерева в сторону, наружу выплёскивались целые фонтаны новой мерзкой гадости, что текла у него вместо крови.

И тогда внезапно спину его пронзила ещё одна стрела.

Поначалу создавалось впечатление, что она была выпущена непонятно откуда, ведь вокруг ао-шиньца уже не было ни души. Однако вслед за этим выяснилось, что стрелявший притаился далеко на дереве, возникнув на одном из массивных нижних суков высоченной ольхи так, словно спорхнул туда откуда-то сверху: ствол её казался неприступным для любого, кто решил бы вскарабкаться по нему с земли. Кроме того, самая первая из трёх стрел, что прошла мимо цели, по всем прикидкам должна была улететь как раз куда-то в сторону этой самой ольхи — и потому сцена казни жертвы выглядела ещё более загадочной, позволяя строить самые невозможные предположения по поводу способностей стрелявшего.

А тем временем поражённый точно в сердце ао-шинец уже не мог контролировать свою вновь созданную магию с прежней эффективностью. И она быстро последовала примеру его предыдущего заклятья, распавшись на несколько потоков, которые незамедлительно разлетелись по округе, стоило только чёрному колдуну получить новое ранение.

Одновременно с этим поля, дорогу и рощу накрыл столь громкий взрыв, что за ним по всем правилам должна была последовать колоссальная ударная волна — но, как ни странно, ничего подобного не случилось. Вместо этого поверженный ао-шинец лишь утробно зарычал, устремил взгляд вперёд и ни с того ни с сего вдруг бодро вскочил на ноги и дёрнулся бежать, найдя в себе силы для того, чтобы не копаться во всём том дерьме, что растекалось по его телу, а с гордо поднятой головой либо отыграться у смерти, либо окончательно проспорить ей жизнь, тело и душу. Как оказалось, ему выпало второе.

Скинув плащ на землю, Гортер пристегнул лук к доспеху и, прислонившись к стволу дерева руками и лбом, на секунду закрыл глаза. Со стороны казалось, будто он молится, однако всего через несколько секунд бывший следопыт вновь отнял руки от осины — и неожиданно ствол буквально впустил его в себя, растворившись перед Гортером и позволяя ему шагнуть внутрь. После чего охотник вместе со всеми своими вещами почти сразу же оказался у корней дерева. Он неспешно огляделся по сторонам, отыскал упавший плащ — и медленно зашагал обратно, осторожно пробираясь сквозь кустарник.

Достигнув дороги, сереброволосый лучник первым делом подошёл к трупу лошади, окинул его с ног до головы полным скорби взглядом и только после этого позволил себе легонько погладить пострадавшую за его дело помощницу. И сейчас же с плотью кобылы стали происходить удивительные метаморфозы, в течение которых она сначала целиком иссохла, а потом осыпалась вся так, будто её и не было, оставив на прежнем месте лишь четыре подковы да седло с уздечкой, а также всю поклажу Гортера.