Тёмных дел мастера. Книга третья

Но, как выяснилось, эта цель совершенно не представляла для бывшего следопыта никакой явной угрозы. Потому что, как только нерасторопные, одетые в тёплые меховые чуни ноги ступили за границы железного люка, глазам Гортера предстало искорёженное годами лицо одного-единственного старика, который уж никак не тянул на его возможных преследователей. И, в сущности, почти ничем не отличался от самого лучника — разве что манерами. Во всех, абсолютно во всех его неповоротливых, старческих движениях читалась настоящая усталость от жизни и тех постоянных испытаний, что сваливались на эту седую, неровно постриженную голову когда-то вполне себе статного коренного сентуссца. Ведь, как видно, в последние годы с каждым проживаемым им новым утром они заставляли его буквально страдать и прогибаться под весом бытовых проблем (что, впрочем, можно было сказать сейчас и о многих других современных стариках, живущих в пределах больших городов).

Хотя сам Гортер это как-то не совсем понимал, поскольку за все свои молодые годы, которые он провёл в родной деревне до того судьбоносного пожара, ему на глаза практически ни разу не попадалась такая беззащитная старость. Ведь для любого деревенского мужика в те времена представлялось крайне зазорным даже обращать внимание на свои болячки, выполняя каждодневную работу на полях или по дому, в каком бы возрасте он ни пребывал. Да что там говорить: когда даже его собственный дед, бывший королевский стрелок Вегор, почивший всего за пару лет до тех неприятных событий, всегда оставался бодрым и деятельным, держа грудь колесом. В том числе и когда его возраст перевалил в своих почтенных годах далеко за восемьдесят. В своих последних воспоминаниях о нём Гортер до сих пор хранил образ того, как дед продолжал каждое утро подниматься с печи чуть ли не затемно, чтобы отправиться то в хлев, то по дрова. А иногда и на охоту, забывая о своих прежних ранениях, которых в разные годы дед Гортера получил немало. И непременно принося в их бедную семью хоть какой-то дополнительный заработок, выражавшийся порой чуть ли даже не в большей мере, чем получалось это у вечно угрюмого отца Гортера.

Между тем, держа в своих руках небольшую алюминиевую миску и разговаривая словно бы сам с собой, его цельстала уверенно продвигаться к дальней стороне крыши — вероятно, проделывая это уже не в первый раз. Кроме того было слышно, как старый горожанин что-то бормотал о вечно заедающей крышке люка, а сам тем временем обходил торчавшие тут и там странные железные штыри, громко шаркая при этом ногами, пока его фигура не оказалась возле ближайшей к Гортеру железной конструкции в виде колонны. Позади неё располагалась запертая дверь, которую бывший следопыт и сам обнаружил несколько минут назад, но, слегка подёргав за неё пару раз, не стал придавать ей тогда особого значения. Равно как и другой такой же двери позади соседней колонны, так как Гортер быстро разобрался, что обе эти двери вели не внутрь дома, поскольку имели наружный подвесной замок. В отличие от люка, на котором Гортер сразу же предусмотрительно разместился, дабы тот не стал подспорьем для любого из его нынешних непрошеных гостей, о которых старый охотник, при всей его осторожности и практически полной защите от любой следящей за ним магии, всё же не забывал ни на миг.