Тёмными тропами

Отец разом выбил у него почву из-под ног. Разве мог кто-то представить, что Вейдер умеет просить прощения? Немыслимо… но, тем не менее, это произошло.

Он покатал на языке странное слово.

Семья.

Свободно, не прячась, иметь возможность назвать отца – отцом. С гордостью говорить, чей он сын.

Это заявление несло очень много за собой.

Император будет против. Альянс будет против. Его знакомые, друзья, все будут против. У его… семьи… много врагов. Но отец будет рядом. Это было видно, это чувствовалось, об этом во все горло кричала Сила, расцвечивая его сознание вариантами развития дальнейшего будущего. Надо прояснить момент.

– Император?

– Эта проблема решаема.

Люк смотрел в визоры маски, и видел протянутую к нему руку.

– Идем домой, сын.

– Идем домой, отец.

Свет виден только во Тьме

Когда он вернулся, все было уже закончено. Она неподвижно застыла на больничной постели, а рядом, по обе стороны от еще десять минут назад дышащего тела лежали дети.

Джедай смотрел на мертвую королеву, и чувствовал печаль. И смирение. Сила медленно накатывала на него океанским прибоем, шепча в уши, что вот он, их шанс. Шанс на искоренение Тьмы, на торжество Света, ведь мальчик сверкал просто нестерпимо, словно большое солнце Татуина. Мужчина смотрел, застыв, на это чудо Силы, и ослепленный сиянием ребенка не видел одного маленького нюанса. Пылающая перед его внутренним взором звезда была двойной.

Почему он не обратил на это внимания? Девочка тоже сияла, но только в присутствии брата, она, словно спутник, вбирала в себя его Силу и отдавала ее в ответ, мягко светясь отраженным светом. А потом было поздно. Разлученных младенцев, отчаянно орущих от боли потери, чувствующих, как рвутся, натянувшись до предела, связывающие их узы, уносили шаттлы к их новым местам жительства. К тем, кто будет их воспитывать так, как нужно. И никто не знал, что момент уже упущен. Запечатление произошло, а разлука искорежила связь самым невообразимым образом, таким, о котором и подумать не могли.

* * *

Это была она. Девушка, умоляющая о помощи. Люк смотрел на ее лицо, и не мог налюбоваться. Мир застыл в этом мгновении, полном странного ожидания, от боли перехватило дыхание, но и это тоже было прекрасно. Один взгляд карих глаз вскрыл ему грудь, обнажая бешено стучащее сердце, нежные руки коснулись его… обрывок связывающих их когда-то уз, давно засохший, покрывшийся скорлупой, защищающей от внешнего влияния, неожиданно ожил.

Твердая оболочка, совершенно непроницаемая, защищающая его сердце и не дающая появиться хоть каким-то привязанностям, лопнула с треском, выпуская наружу тонкий побег.

Девушка моргнула, видя, как засияли пронзительно-голубые глаза, в которых заплескалось столько чувств, и непроизвольно улыбнулась в ответ. Сердца вздрогнули, ударив в едином ритме. Впервые за долгие, долгие годы.

* * *

Жизнь расцветилась миллионом красок. Вначале его просто оглушило. Совершенно неожиданно фермер с занюханной планеты стал Героем Восстания, сам не понимая до конца, каким именно образом. Его чествовали, превознося за подвиг – а он вспоминал, как его рвало кровью в крестокрыле в тот момент, когда гибель полутора миллионов находящихся на Звезде разумных захлестнула его песчаным самумом, таким, который на Татуине срезает под корень скалы. Боль, чистейший ужас и бессильная ненависть просто погребли его под собой, единственное, что не дало сойти с ума окончательно – воспоминание о ждущей его Лее. Он видел, как она стоит в диспетчерской в углу, сжимая кулачки, вытянувшись в струну, белая от напряжения, и только карие глаза пылали во Тьме, похоронившей его в себе. Только это дало ему возможность вынырнуть из дурмана, это и ощущение сидящего на хвосте врага, почти поймавшего его в прицел орудий своего истребителя.

Люк плакал и смеялся одновременно, уходя от погони. В нем что-то корчилось, умирая в муках, и тут же рождалось в агонии собственной гибели. Потом, сидя на базе, в тиши своей комнаты он самонадеянно решил, что беда прошла мимо, просто зацепив его краем своего плаща. Что он остался прежним, а те странности, что произошли и продолжают проявляться – просто от нервного перенапряжения. Наивный… это начала трескаться скорлупа, скрывавшая его суть даже от него самого.

Лея встретила его слезами радости. Она смотрела ему в глаза, держа за руку, и мир дышал в такт с их дыханием, а все странности и дурные предчувствия казались глупостями, и не стоящими внимания мелочами. Они смеялись, не видя стоящего неподалеку призрака мужчины в длинной, до пола накидке, радующегося вместе с ними, и совершенно не подозревающего, что выиграв битву, он проиграл войну. Пусть до поражения еще далеко, но начало краха долгосрочного плана, задуманного теми, кто сам должен отстаивать свои интересы, а не посылать вместо себя в бой юнцов, уже положено.