Помимо Брежнева, в 1970-х годах дополнительный вес в Политбюро приобрели некоторые наиболее значительные фигуры, в том числе Михаил Суслов, Алексей Косыгин, Андрей Громыко и Дмитрий Устинов. Режим оставался ничуть не менее авторитарным, но, в отличие от сталинских времен, у себя дома люди уже не боялись говорить свободно. Как ни странно, но в разгар сталинского террора конца 1930-х годов людей, искренне веривших в то, что Советский Союз строит новое, значительно более совершенное по сравнению с любыми западными общество, было много больше, чем в 1970-х. При Хрущеве такого рода оптимизм еще существовал и даже в каком-то смысле приобрел второе дыхание — ведь, помимо прочего, именно тогда Советский Союз первым отправил человека в космос, что стало предметом истинной гордости подавляющего числа жителей страны. Напротив, эпоха Брежнева была временем нарастающего цинизма. Это был, по выражению Оруэлла, период «двоемыслия». Люди торжественно провозглашали превосходство и неминуемый триумф советского строя, одновременно завидуя западному уровню жизни, стремясь приобрести западные товары и мечтая о том, чтобы пожить там как можно дольше. Однако важно подчеркнуть, что в целом коллективный характер руководства стал огромным шагом вперед по сравнению со сталинской диктатурой. В 1977 году условия жизни советских людей, будь то работников физического труда, крестьян или высокообразованных профессионалов, были качественно лучше, чем в 1937 году. Коллективный дух осторожности не позволял руководству причинять собственному народу такие же страдания, какие причинил Сталин.
Личная власть и олигархия в Китае
Схожая картина прослеживается и в другой огромной коммунистической стране — Китае. Самые большие бедствия постигали ее во времена неограниченной личной власти Мао Цзэдуна. Напротив, самые примечательные достижения китайских коммунистов относятся к периоду непосредственно после победы революции 1949 года или после смерти Мао. Между 1949 и 1957 годами новые коммунистические власти справились с инфляцией, в целом устранили коррупцию и достигли значительных успехов в индустриализации. За этот же период режим истребил сотни тысяч человек, поэтому идеализировать его ни в коем случае нельзя, однако реальных достижений тогда было больше, а безвременных смертей меньше, чем во времена абсолютной личной власти Мао.
Уже в первой половине 1950-х авторитет Мао был выше, чем у кого-либо из коллег, но его личное влияние на политический курс было достаточно ограниченным. Отчасти это было так потому, что китайцы, во многом опиравшиеся на советский опыт, в то время старались избегать худших советских образцов перегибов в коллективизации сельского хозяйства. Китайское руководство было едино в своем стремлении к ускоренному экономическому развитию и технологическому прогрессу, однако в нем существовали различные мнения о скорости и способах достижения этих целей. В те годы Мао занимал «относительно центристскую позицию», которая «позволяла гасить конфликты и выстраивать консенсус, а не углублять внутренние разногласия в руководстве»[783]
. Как замечают два ведущих специалиста по китайской политике, до середины 1950-х «Мао казался терпимым к полемике в политбюро и даже допускал возможность провалов в экономической политике»[784]. Не случайно, что самые крупные достижения за все время, какое Китай находился под руководством Мао, пришлись именно на эти годы. Но когда он решил, что разбирается во всем лучше любых специалистов, и продавил своих коллег на одобрение так называемого «Большого скачка», грянула катастрофа.