«Большому скачку» непосредственно предшествовала кампания «Сто цветов», названная так по высказыванию Мао «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ»[785]
. Никита Хрущев был не единственным, кто считал, что таким образом Мао хотел заставить несогласных выявить себя, чтобы получить возможность впоследствии разобраться с каждым из них. При этом одним из мотивов этой кажущейся либерализации стали собственные хрущевские разоблачения части преступлений Сталина. В подобный момент попытка Мао продемонстрировать, что он отнюдь не таков, каким был советский диктатор, выглядела вполне благоразумно. Политический лидер был готов поощрять «здоровую критику» отдельных ошибок, никак не желая при этом допускать фундаментальную критику коммунистического строя. Последовавшая волна критики была явно больше того, на что он рассчитывал, и выявила серьезные разногласия внутри Коммунистической партии. В 1957 году собственные позиции Мао в политбюро стали ослабевать, и он отреагировал на это возобновлением акцента на значении классовой борьбы и запуском «кампании борьбы с правоуклонистами». Это привело к исключению из партии нескольких сотен тысяч членов[786]. Затем он занялся «Большим скачком». Это был эксперимент по мобилизации масс, в ходе которого Мао перестал прислушиваться к мнению инженеров и техников, в том числе высококвалифицированных специалистов из Советского Союза, и вывел из игры институты китайского центрального правительства. При наличии вдохновляющей идеологии специальные знания оказались как бы ненужными. В сельской местности создавались гигантские «народные коммуны», при помощи которых Мао собирался приблизиться к заветной цели построения коммунизма, преследуя, впрочем, более прозаическую цель — за пятнадцать лет обогнать в экономическом плане Великобританию. Ни на материальные трудности, ни на мнение профессионалов внимания не обращали. С началом этой массовой мобилизации появилась и липовая отчетность о росте намолотов зерновых, хотя в реальности наблюдалось их резкое падение. К рукотворной катастрофе Мао добавились и стихийные бедствия в виде серьезных наводнений 1959 и 1960 годов.Помимо преднамеренной ликвидации десятков тысяч из еле волочивших ноги участников «Большого скачка», между 1958 и 1961 годами как минимум тридцать миллионов человек (недавнее высокопрофессиональное исследование провинциальных архивов дает оценку в сорок пять миллионов человек) погибло безвременной смертью, в основном от голода и инфекций, которым были особенно подвержены недоедающие и измученные непосильным трудом люди[787]
. В своем выступлении в январе 1962 года Лю Шаоци, в то время человек номер два в политбюро и общепризнанный преемник Мао, дошел чуть ли не до критики Мао: он заявил, что катастрофические последствия «Великого скачка» на 30 % обусловлены плохой погодой, а на 70 % — неверными политическими решениями[788]. Все это дело было личной инициативой Мао, которую он твердо и безжалостно проводил в жизнь. Ее результаты были столь трагичны, что в начале 1960-х годов для того, чтобы собрать воедино остатки государства и общества, потребовалось воссоздавать более упорядоченную систему государственного управления. Однако возврата к коллегиальности первой половины 1950-х годов не произошло. После отмены политики «Большого скачка» в 1962 году Мао «подорвал процесс восстановления страны, заставив своих коллег согласиться с необходимостью возобновления классовой борьбы», и ясно дал понять, что не потерпит существования оппозиции[789].Даже на фоне пропагандистского утверждения о том, что Мао Цзэдун сделал больше хорошего, чем плохого, чиновники не могли скрывать, что человеком, ответственным за эти потрясения, был сам Мао.