Тирания Я: конец общего мира

Видно, неспокойный дух эпохи – топливо для этой платформы. Ведь подобные обыкновения сегодня стали только заметнее, теперь это норма: куда ни глянь – всем подавай больше, а «я существую» означает – периодически заявляю о себе, меня все активнее поддерживает мой круг, следуя действующим принципам клановой логики в условиях динамичного самовыражения и взаимного признания, постепенно доходящих до безумия. Поэтому Facebook стал своего рода спасительным измерением в темные времена, где при малейшем кризисе неодолимое желание поделиться определенными фактами или размышлениями должно найти отклик внутри резонатора, который связывает нас с другими и обладает бодрящими свойствами. Выходит, не прошло и десяти лет, а этот механизм – именно посредством лайков – породил массовый вторичный нарциссизм, то есть, по определению Фрейда, избыточное внимание к себе, и затем, мало-помалу, перешел в регрессивную фазу первичного нарциссизма, которая отличается тем, что люди перестают воспринимать разницу между элементами реальности и собственной персоной и развиваются подобно младенцам, не различая собственное восприятие и окружающую среду.

Сегодня платформа прежде всего дарит «ощущение океана» (по выражению Ромена Роллана), когда – и в этом разница по сравнению с привычным опытом, – представляешь себя полноценной и гармоничной частью мира и словно погружаешься в плазму, полностью автономную, зато наделенную важным отличительным свойством: субъективность каждого здесь скрыто или явно стремится к господству, что обусловлено процессом, в котором самым неожиданным образом сочетаются первичный и вторичный нарциссизм. Пожалуй, будет уместным такое жестокое и простое сравнение: чем мы активнее, тем очевиднее, что нам плохо, и это заставляет при каждом перепаде настроения немедленно бросаться в обитель утешения, наполненную символическим субстратом и открытую для всех. В связи с этим стоит обратить внимание на пример Мелиссы Бродер в книге So Sad Today[85] («Сегодня очень грустно»), раскрывающий терапевтическую роль, которую играли для нее посты в ситуации моральных страданий, становясь бутылками, бросаемыми в море, чья функция строго катарсическая: «Это меня поддерживало. Словно происходит прилив дофамина в момент, когда жмешь на „отправить“»[86]. Сказано без прикрас, но со всей ясностью – впечатление более или менее осознано всеми и каждый раз приходит под видом квазиоргазма, за которым неминуемо следует «спад», ведущий к новому конфликту с суровой реальностью в логике холостого вращения и заведомой безысходности.

Результат такой практики – не столько смешение сфер частного и публичного, сколько объявление себя новым условием общественного внимания. До сих пор оно зависело от наших действий, от личных заслуг, теперь же главным образом достигается вербальными заявлениями, распространением картинок и всевозможных фактов ради эффекта признания. Изменяется природа самоуважения: вместо достойных действий вследствие приложенных усилий – применение технологий для создания выразительного эффекта. Чем это не цивилизационный регресс в том смысле, что воля к позитивному созиданию, будь то частная или коллективная, – которая должна вызывать законное чувство удовлетворения сообразно характеру поставленных задач, – вытеснена безостановочным поиском скоротечного восторга от лицезрения собственной персоны на фоне доставшихся ей аплодисментов, в сущности, не самых громких? Как если бы в стагнирующем обществе вместо неустанной работы ради определенных улучшений преобладала бы всеобщая лень, принимая форму потворства поиску и высвобождению аффектов, дабы обрести поводы для довольства, – именно такой тип довольства сегодня, наверное, самый популярный.