Тирания Я: конец общего мира

Вот почему предпринятые шаги служили героизации преступлений – как тот эпизод, когда двое нападавших задумали своими руками свершить правосудие во имя всех оскорбленных карикатурами на пророка Мухаммеда и расстреляли членов редакции журнала «Шарли Эбдо», видимо охваченные пьянящим чувством всесилия, полностью противоположным тому, что они могли испытывать в повседневной жизни. Или, через несколько месяцев, нападение на зал «Батаклан» в Париже, где начинался концерт: вооруженная до зубов группа открыла стрельбу по воодушевленному залу, оставив груду безжизненных тел. В книге «Смех палачей»[140] социолог Клаус Тевеляйт рассказывает о рефлексе, регулярно наблюдаемом у исполнителей массовых убийств: в момент преступления или сразу после него они начинают неудержимо смеяться – и в этом, по мнению ученого, проявляется «временное физическое облегчение». Какие бы религиозные мотивы здесь ни предполагались, эти действия скорее указывают на присущую некоторым внутреннюю потребность трансформировать чувство униженности в радость от неограниченного господства над другими и по собственной воле, точно некий демонический властитель, покарать их своим оружием.

Наверное, мы недостаточно изучили природу явления, учитывая, сколько в последнее время появилось новообращенных в ислам, и большинство из них, по собственным признаниям, были мало знакомы с Кораном, хотя и вступили в ИГИЛ[141]. Словно им представилась идеальная возможность поквитаться за собственные неудачи, преобразить чувство бессилия в его противоположность, но они нуждались в красивом обосновании, чтобы действовать подобно мощному мотору, без которого они лишь пассивно сдерживали бы в себе злость, но не могли бы обратить ее против других. Потребность в ощущении всесилия точно так же, но в других формах проявлялась непосредственно в месте событий, на Ближнем Востоке, где развернулась целая серия тщательно срежиссированных казней через обезглавливание – эти кадры со стоящими на коленях жертвами и их палачами в позах неумолимых и непобедимых тиранов тут же постились в интернете. Такова символическая пантомима триединства, включающего утрату самоуважения, использование средств, которые представляются источником дополнительной силы, – в данном случае это огнестрельное оружие и соцсети, – и, наконец, намерение отомстить за все, что расценивается как унижение, и сполна выместить ничем не сдерживаемую ярость на удобных жертвах.

Осуществление задач джихадистского салафизма – конечно, если они заранее определены на вершине власти, – зависит в первую очередь от свободной и полной инициативы каждого, от умения проявить находчивость, смелость и даже талант при вынашивании самых разрушительных и зрелищных планов, способных вызвать ступор или психоз. Инициативная свобода, предоставленная всем рассредоточенным группам и лежащая в основе системы «Аль-Каиды», предполагает «индивидуальные независимые действия» и впоследствии получила теоретическое обоснование со стороны Исламского государства, а также название – индивидуальный джихад. Основной постулат таков: «Мы видим в тебе не отдельного индивида, а группу, отряд, армию»[142]. Возникает едва уловимое противоречие субъективного и кланового, когда, с одной стороны, поддерживается легитимность и мотивация, предполагается свобода и прославление «боевых сил», но в то же время требуется следовать целям организации, стремящейся сеять хаос и расширять собственное господство. Джихадист-одиночка, движимый ненавистью к порядку вещей и владеющий средствами устрашения – калашниковым, грузовиком, на котором можно въехать в толпу, автомобилем, используемым как таран, или простым ножом, – преображается в сверхчеловека, способного, действуя сам по себе, заставить содрогнуться целую страну или даже весь мир, а сообщения о том, что он совершил, начнут безостановочно крутить по информационным каналам. И тогда индивид, привыкший к чувству неприкаянности, обретает совершенно особую жизнь – настолько особую, что разрыв между его обычным положением изгоя и мимолетным экстатическим опытом абсолютного господства сулит ему еще и посмертную славу.