Тирания Ночи

В общем, не стоило ссориться с королем Питером, иначе карьере патриарха быстро пришел бы конец.

«Интересно, – думал брат Свечка, – а не задерживают ли нас Орудия Ночи, не давая Тормонду вовремя прибыть в Брот?» Непогода не утихала с самого первого дня. Дождь лил не переставая, размокли даже старые бротские дороги, выстроенные солдатами еще во времена Древней Империи.

И все постоянно болели.

Ничего серьезного – понос, простуда и грипп. Микаэль Кархарт окрестил их миссию «священным походом сопливцев». Брат Свечка, в очередной раз прочистив ноздрю, согласился с этим определением.

Они ехали вот уже целый месяц и по срокам отставали на две недели. Отряд еще даже не добрался до Ормьендена, хотя Тормонд рассчитывал к этому времени быть уже в Фиральдии, на подходе к Броту.

Герцог решил остановиться в Вискесменте и навестить Непорочного, пока его унылые спутники будут восстанавливать силы.

Погода тут же стремительно улучшилась.

Микаэль Кархарт уговорил местных дэвских лекарей помочь больным, которых одолевал страшный понос.

В Вискесменте уже знали о донимавших Безупречного пиратах. Вести доходили противоречивые, но в одном все были уверены: церковь, клан Бенедокто и сам патриарх подвергаются постоянным нападениям.

Епископ Лекро, самый высокопоставленный священнослужитель Коннека да еще и родственник Тормонда, собрал целую делегацию и вместе с братом Свечкой явился вразумлять герцога:

– Сегодня утром, ваша светлость, я был у Непорочного. Он утверждает, что Безупречного донимают кальзирцы и он испытывает гораздо бо́льшие затруднения, чем нам докладывали. Возможно, в результате он лишится власти.

«Не выдает ли епископ желаемое за действительное?» – подумал монах. Хотя, быть может, так оно и будет. С каждым днем становилось все яснее: патриарх хоть и обладает властью и стремится воплотить в жизнь грандиозные замыслы, но не пользуется ни у кого большой любовью.

– Окружение патриарха считает, как и посланник императора Грав вон Вистрич, – продолжал меж тем Лекро, – что Безупречного сейчас лучше не трогать. Он не сможет нам навредить, пока его допекают кальзирцы.

«Интересно, – подумал брат Свечка, – какова во всем этом роль Ганзеля Черные Сапоги? Быть может, это он подзуживает кальзирцев?»

Все, кому с самого начала не нравилась идея этого посольства, убеждали герцога вернуться домой. Причин нашлось множество: «внимание Безупречного отвлекли, пусть все идет своим чередом; пока еще можно повернуть назад, лучше возвратимся и поглядим, как все обернется».

Подобные доводы всегда были близки сердцу Великого Недотепы. В подобной ситуации отлично сработала бы обычная коннекская стратегия – ничего не предпринимать.

Но герцог оставался непреклонен.

– Он спятил, – жаловался Микаэль Кархарт. – Повредился в уме.

– Думаете, кто-то наложил на него заклятие? – спросил брат Свечка, который тоже задавался вопросом: а в своем ли уме герцог?

– Я и сам об этом думал, – признался епископ. – Почему вдруг он стал таким решительным и непреклонным?

Многие из старшего поколения вспоминали, хоть и не вслух, отца Тормонда: он повредился в рассудке, когда ему было еще меньше лет, чем нынешнему герцогу. Старик впадал в безумие, но иногда внезапно и безо всякой причины к нему возвращалось здравомыслие. И так продолжалось до самой его смерти. Советники никогда точно не могли сказать, бредит их повелитель или пребывает в здравом уме.

– По дороге я кое-что заметил, – пожаловался Микаэль Кархарт. – Помимо премерзкой погоды. К нашей маленькой компании проявляют большой интерес Орудия Ночи.

Маленькой компании? Вместе со свитой и прислугой «маленькая компания» насчитывала около трех сотен человек. Скорее уж, маленькое войско или нашествие саранчи.

Брат Свечка взгляда Ночи не ощущал, как, впрочем, и всегда. Орудия он замечал, только если они устраивали какое-нибудь уж совсем грандиозное представление. Обычные люди, особенно городские жители, редко обладали достаточной чувствительностью и просто-напросто не видели того, что творилось под самым их носом.

А вот Микаэль Кархарт достаточной чувствительностью обладал. Как и волшебники, он всегда ощущал малейшее присутствие Ночи.

– Из-за нашей дипломатической миссии? – поинтересовался епископ. – Или тут виновата ваша чрезмерная чувствительность?

Чалдаряне неустанно задавались вопросами о природе Кладезей Ихрейна и Орудий Ночи.

Сотворил ли Кладези господь?

Или же Кладези породили господа?

Этот философский камень преткновения существовал и в чалдарянском, и в праманском богословии и смущал умы тех ученых мужей, которые изучали истоки самой веры.

Ни одна религия не выдерживала безжалостной проверки фактами, зато вполне органично вписывалась в каждодневную жизнь обычных людей. Повсюду и везде правдой становилось то, во что верили люди.

Именно вера вылепила Орудия Ночи. А Орудия Ночи породили веру. В Фиральдии и сердце епископального мира становилось все спокойнее, но в то же время отдаленные края все больше подпадали под власть Тирании Ночи.