Тирания веры

Генрих сделал еще несколько шагов вперед, снова принюхался; затем тихонько заскулил и поплелся обратно ко мне. Он лег рядом, но через несколько секунд опять поднял голову. Его уши дернулись, будто он что-то услышал. Я проследила за направлением его взгляда, но ничего не смогла разглядеть в темноте.

– Дубайн, – тихо сказал Вонвальт. – Костер.

Брессинджер потушил огонь, засыпав его несколькими горстями земли. Мы долго сидели в тишине, но я не слышала ничего, кроме стука собственного сердца. Шло время, и мы наконец чуть расслабились.

– Наверное, заяц пробежал, – пробормотал сэр Радомир.

– Наверное. Но от осторожности еще никто не умирал. Ну-ка доедайте и ложитесь спать. Я подежурю первым.

* * *

На рассвете мы свернули лагерь и снова двинулись в путь. Весь день мы скакали рысью по пустынным, нетронутым равнинам, заросшим полевыми цветами, а над нами простиралось жаркое, затянутое маревом небо. В других обстоятельствах я бы любовалась окружавшей нас природой, но сейчас мое воображение рисовало всевозможных врагов, которые скрывались в цветах и траве, которая доходила нам до колен.

Мы пересекли реку Саубер – в этих местах она была широкой и мелкой, с каменистым дном, и ничуть не походила на свои глубокие, быстротечные рукава, которые пересекали сердце Совы. Очутившись на другом берегу, мы вышли на тропу паломников к северу от Зюденбурга. Крепость было по-прежнему не видать, и я ловила себя на мысли, что мне все сильнее хочется оказаться в ее стенах. Чувствовала я себя как последняя лицемерка.

Через пару часов мы добрались до Балодискирха. Я ждала увидеть в столь важном месте огромный храм или даже собор, но вместо него перед нами предстало маленькое пыльное и покосившееся от времени нагромождение камней. Из земли выступала невысокая скала, в которой были высечены грубые идолы, истершиеся и ставшие гладкими от прикосновений множества поколений паломников, а в небольшой темной нише я разглядела каменный алтарь. Если когда-то на нем и лежал череп оленя, то он уже давно обратился в пыль.

Мы решили дать лошадям отдохнуть и спешились, чтобы осмотреться. Вонвальт не был религиозен, однако он не мог упустить возможность изучить место, которое имело для Империи столь важное историческое значение. Увы, как и в храме Немы, священные камни отторгли его, будто вокруг них вдруг возник незримый барьер. Недуг Вонвальта обострился, и ему пришлось сесть подальше и выпить воды. Прежде мы были так заняты похищением княжича Камиля, что я совсем позабыла о его болезни; однако теперь мое нутро сжалось от страха. Долго ли ему оставалось жить?

– Нужно ехать дальше, – сказала я, не сумев скрыть свое беспокойство. Нам следовало двигаться гораздо быстрее. Пограничье оказалось намного больше, чем я ожидала. Пока что мы не успели добраться хотя бы до Зюденбурга. Вонвальт мог умереть, не дав нам возможности исцелить его, и мне становилось больно при одной лишь мысли об этом.

– Лошадям нужен отдых, – отмахнулся от меня Брессинджер. Он разламывал на части сосиску и щелчком большого пальца отправлял куски в сторону Генриха, который ловил их в воздухе.

Я собралась было возразить, но вдруг заметила на востоке какое-то шевеление.

– Что там такое? – спросила я.

– Где?

Я прищурилась, пытаясь разглядеть что-нибудь за жарким маревом.

– В той стороне что-то пошевелилось. – Я ткнула пальцем перед собой.

Брессинджер и сэр Радомир подошли ко мне и посмотрели туда, куда я указывала. Вглядывались они долго.

– Рядом с вон тем пеньком? – спросил сэр Радомир, указывая на невысокий, разбитый на щепки серый пень.

– Да, – сказала я. – В высокой траве, чуть левее от него.

Шериф подошел к своей лошади и взял один из охотничьих луков. Натянул тетиву, достал стрелу и снова подошел к нам.

– Да ты ни за что не попадешь, – фыркнул Брессинджер. – До него больше ста ярдов[6].

Сэр Радомир ничего не ответил. Несколько секунд он прикидывал расстояние и скорость ветра, затем наложил стрелу на тетиву, плавным движением растянулся и выпустил ее. Стрела пронеслась по воздуху и с глухим стуком вонзилась в пень.

– Чтоб меня! – воскликнул Брессинджер, не в силах скрыть своего восторга. – Где ты научился так стрелять?

Сэр Радомир втянул воздух через стиснутые зубы.

– В детстве заставляли. По несколько часов каждую неделю после проповеди в храме.

Бывший шериф начал пробираться через траву, чтобы достать стрелу, а мы остались стоять, глядя ему вслед.

– Ты разве не умеешь так стрелять? – спросила я Брессинджера.

– У меня же руки нет, чтоб ее, – ответил Дубайн так, словно говорил с дурой.

– А раньше не мог? – сказала я, смеясь над притворно серьезной физиономией, которую он скорчил. – В детстве?

– Да я на пальцах одной руки могу пересчитать разы, когда брался за… nyiza! – начал было Брессинджер, но вдруг бросился к своей лошади.

– Что? – недоуменно спросила я, а затем увидела, как он вытаскивает из ножен свой грозодский меч.

Я быстро повернулась к сэру Радомиру и поняла, что шериф с кем-то борется. Из травы тем временем поднимались еще два человека.