Тирания веры

Сэр Радомир по легенде был шерифом из Перри-Форда – города, где он и в самом деле более десяти лет назад служил шерифом. Став рыцарем-собратом и вступив в орден храмовников, он якобы согласился отконвоировать меня до крепости, поскольку мы все равно ехали в одном направлении. Брессинджер, совсем недавно потерявший руку, должен был притвориться гонцом из Зюденбурга, которому после ранения еще не подобрали подходящую работу и оттого давали всякие мелкие поручения. Дубайн и сам был неплохим лазутчиком, и поэтому мы решили, что я и сэр Радомир отправимся в Керак первыми, а он попытается проникнуть в крепость самостоятельно.

По легенде, мы ехали в Зюденбург из Эстре по тропе паломников, и, когда добрались до крепости, фон Остерлен передала нам доклад о запасах зерна. Брессинджеру она вручила другое письмо, с предупреждением о черном порохе, и велела передать его интендантам в Кераке или самому маркграфу, если ему подвернется возможность с ним встретиться. Забегая вперед, скажу, что письма не пригодились ни ему, ни нам.

Фон Остерлен велела самому преданному из своих рыцарей, грозодцу по имени Лютер де Рамберт, рассказать нам о потайных туннелях, по которым мы могли бы бежать из Керака. Один такой туннель вел из крепости на север и тянулся целую милю, а его выход был скрыт в невысокой скале. Де Рамберту также приказали позаботиться о том, чтобы у туннеля нас ждал храмовник с двумя крепкими лошадьми. Сам де Рамберт должен был доехать до Кунобурга и проверить местный гарнизон.

На этом приготовления не закончились. Фон Остерлен велела выдать мне оружие и доспехи, заверив, что она все время снабжает посвященных и никто даже бровью из-за этого не поведет. Поскольку в ряды храмовников шли самые разные люди, найти подходящие мне доспехи оказалось несложно. Снаряжение было простым и видавшим виды. Я сильно удивилась этому, ведь в руки храмовников текло несметное количество золота, а их Орден был, вдобавок ко всему, одной из крупнейших банковских организаций Империи. Однако мне выдали лишь кольчугу, шлем с полями и черный сюрко, украшенный белой саварской звездой. Меч, который я получила от Вонвальта, пришлось оставить, ибо моя легенда не могла оправдать столь дорогое оружие, и на пояс я повесила другой, попроще. Еще мне дали щит соле, который я повесила за спину, как рюкзак.

Вскоре Брессинджер, сэр Радомир, Генрих и я отправились в путь. Ехали мы верхом на лошадях, которых нам выдали в зюденбургских конюшнях; они были особой породы, выведенной специально для гонцов, и могли быстро преодолевать большие расстояния. Как и планировалось, Брессинджер и де Рамберт доехали вместе с нами до Кунобурга. Большую часть путешествия они болтали на грозодском, и я была этому только рада. У меня не получалось заставить себя поговорить с Брессинджером. Я не могла даже смотреть на него. К счастью, наша миссия и разговоры с де Рамбертом настолько увлекли пристава, что он ничего не заметил и не попытался выяснить, в чем дело. Скорее всего, он решил, будто я нервничаю, и потому не придал значения моему молчанию и мрачному виду. А я уже давно не чувствовала себя столь потерянной.

Кунобург был бледной тенью гигантского Зюденбурга. Он вмещал в себя лишь сотню или две солдат, а по выбоинам в его каменных стенах становилось ясно, что крепость хорошенько потрепали те саэки, что не желали попытать силы на Зюденбурге или Кераке. Мы накормили и напоили лошадей, дали им отдохнуть час или два, а сами поели в общей столовой. После этого я и сэр Радомир продолжили путь.

Тропа паломников, которая вела в Керак, была тщательно размечена путевыми столбами, так что следовать ей было нетрудно и проводник нам не понадобился. Солнце вскоре село, и бесконечные равнины с полевыми цветами, которые до сих пор стелились по земле подобно зеленому ковру, усыпанному драгоценными камнями, наконец уступили место пыльной, поросшей кустарником земле. Лишь тогда мы с сэром Радомиром наконец заговорили.

– О чем сэр Конрад хотел с тобой потолковать? – спросил меня бывший шериф. Его кольчуга звякнула в темноте, когда он махнул рукой. – Если только о ваших сердечных делах, то они мне не интересны. Я в это лезть не стану.

Я вздохнула.

– Он сказал, что никогда не был таким совершенным, каким я его считала. – Затем я пересказала сэру Радомиру наш разговор. Старый шериф слушал молча. Я говорила, и все мысли и чувства лились из меня, как вино из опрокинутой откупоренной бутылки. Сэр Радомир был единственным, с кем я могла поговорить по душам, – хотя это и может показаться нелепым, ведь его я знала совсем недавно, да и слушать других он почти не умел. Впрочем, в тот вечер шериф пребывал в задумчивом настроении – вероятно, из-за возложенной на нас тяжкой миссии, – и он проявил столько терпения и понимания, сколько я от него вовсе не ждала.

Когда я закончила, сэр Радомир еще долго молчал.