Тирания веры

– Тебе, вероятно, известно о моей интрижке с Правосудием Розой. Первый шаг сделала она, и я убедил себя, что если отвечу ей взаимностью, то ты… пересмотришь свои чувства ко мне. Полагаю, столь странным образом я пытался заставить нас обоих поставить в наших отношениях точку, хотя и понимал, что могу разбить тебе сердце… что ты, вероятно, даже захочешь оставить службу. – Вонвальт покачал головой. – Как я уже сказал, мне следовало просто быть с тобой откровенным. Мне очень жаль, Хелена. – Он снова ненадолго замолк. – И еще, конечно же, есть…

– Реси, – прошептала я.

Сэр Конрад кивнул.

– Реси, – тихо сказал он.

Я не знала, что сказать или сделать. У меня даже не получалось осмыслить все, что говорил Вонвальт. Я так долго желала услышать от него хоть что-то, получить хоть какие-то ответы, хоть намек на его мысли и чувства. Сэр Конрад всегда был для меня закрытой книгой; теперь же я словно очутилась в библиотеке, но ничего не могла сделать с повалившими на меня откровениями.

– Я должен сказать тебе кое-что еще. – На этот раз он заговорил тихо, словно готовился вот-вот погрузиться в бессознательность. – Знаю, ты думаешь, будто я предал свои принципы. Что я стал трактовать закон… слишком вольно. Что я убивал без суда. Что, сделав это, я… совершил преступление. – Последние слова прозвучали едва слышно и были полны сожаления. – Хелена, закон – это совершенный инструмент, которым орудуют в несовершенном мире. Бывает, что приходится отпустить виновного на свободу. А бывает, что разница между справедливым убийством и преступлением сводится к процессуальной формальности. Ты думаешь, что я вышел за рамки полномочий, которые дарованы Правосудиям. Что прежде я был образцом добродетели, а после убийства Реси перестал следовать моральным и профессиональным принципам.

Да, именно так я и думала.

– Я поведаю тебе одну историю, Хелена. Ту, которую я никогда никому не рассказывал.

Когда-то я говорил тебе, что семья Дубайна погибла в Аннхольте. Через несколько лет после этого Император посвятил меня и многих других в Правосудия. Мы принесли клятвы и разъехались по провинциям. – Он замолк, ненадолго погрузившись в воспоминания. – Первым делом я отправился с Дубайном в Венланд. Там я раз за разом применял на людях Голос Императора, пока мы не выяснили, кто повинен в гибели его семьи. Что ж. Мы нашли того человека. Он уже получил помилование за все преступления, совершенные в Рейхскриге. Обычное по тем временам дело – меня помиловали точно так же. И всех остальных тоже. Наше прошлое было стерто, чтобы Империя могла жить дальше, а благородные дома не боялись судебного преследования. Такое решение было политическим и не имело никакого отношения к правосудию.

Дубайн и я убили того человека, Хелена. Мы были молоды, полны кошмаров и гнева, и мы убили его. Он умирал медленно. В страшных мучениях. А после мы избавились от трупа и порешили, что никогда больше не вспомним о содеянном.

Я дрожала, и слезы катились по моим щекам.

– Ты никогда не задумывалась, почему Дубайн так предан мне? – с неожиданным нажимом спросил Вонвальт. – Такую верность не купишь на имперское жалованье. Я свершил для него правосудие, Хелена. И, сделав это, преступил закон – прошелся по нему и втоптал в грязь, всего через несколько недель после того, как принес самую торжественную клятву чтить и защищать его.

Теперь ты понимаешь, Хелена. Я никогда не был образцом добродетели, стойким приверженцем всех законов и порядков Империи. Я именно тот, кем меня нарекли, – Правосудие, не больше и не меньше.

Я долго молчала, стоя на месте. Невозможно описать, что я чувствовала в те мгновения.

– Итак. Теперь тебе все известно. Что бы ты ни думала обо мне и моих методах, знай, что Клавера нужно остановить. Теперь ступай и сделай то, что должна. Я лишь надеюсь, что к твоему возвращению буду еще жив.

XXXI Дочь Немы

«“Никто не выше закона”, – гласит надпись на стенах Великой Ложи, являя собой великое исключение, которое подтверждает правило».

СЭР УИЛЬЯМ ЧЕСТНЫЙ

Во второй раз за один вечер мне дали новое имя.

В Долине Гейл Вонвальт уже отправлял меня лазутчицей в стан врага, и поскольку тогда я недолго жила в монастыре святого Джадранко, все решили, что мне лучше представиться послушницей этого Ордена. Я хорошо знала о том, как монахи проводят свои жизни, и могла ответить на любые вопросы, кроме самых каверзных, а моих знаний об Учении Немы хватало, чтобы притвориться набожной. Мне предстояло разыгрывать из себя послушницу одного из монастырей Мулдау по имени Анжелика Пол, сироту – что даже было правдой, – которую суд сначала приговорил к десяти годам каторжных работ за драку, но после заменил наказание на два года службы на Пограничье.