Тирания веры

XXXIX Вопросов больше, чем ответов

«Тирания любит апатичных».

СОВА. ДВОРЕЦ ФИЛОСОФОВ. НАДПИСЬ НАД ВОРОТАМИ ПРЕЛАТА

В стороне от дороги ждал закрытый фургон, сколоченный из толстых деревянных досок и окованный железом. Нас загнали в него, перед этим разоружив и связав. Я не сомневаюсь – столкнись мы с любым другим врагом, Вонвальт сразился бы с ними. Но наш жалкий обессилевший отряд не мог сравниться с шестеркой имперских гвардейцев, а сэр Конрад, несмотря ни на что, пока не лишился от гнева рассудка и не хотел, чтобы нас всех перебили.

Гвардейцам, которым поручили нас арестовать, явно было приказано не вести с нами никаких разговоров, потому что после неожиданного задержания мы так и не смогли ничего узнать. Вонвальт, столько натерпевшийся за свои старания спасти Империю – или хотя бы ее народ, – вел себя невыносимо. Оскорбленный, запертый с нами, он долго клокотал от злости. Фон Остерлен сидела со скучающим и недовольным видом; сэр Радомир что-то сердито бормотал себе под нос, но вскоре задремал, убаюканный покачиванием повозки. Лютер де Рамберт невозмутимо тихо молился.

Я же не сомневалась – чем бы мы ни вызвали гнев Императора, все разрешится, едва нам дадут возможность объяснить свои действия, а после мы еще посмеемся на этой досадной ошибкой, простительной для Империи, которая находится в состоянии войны. Как выяснилось позже, я совершенно напрасно надеялась на лучшее, но эти мысли хотя бы ободряли меня в течение долгого и мучительного путешествия в город.

К нашему конвою присоединялись все новые гвардейцы – несомненно, их уже отозвали с других путей, ведущих в столицу, где они ждали нашего возвращения. Все были вооружены и закованы в доспехи, словно готовились к битве, и громкий лязг стали привлекал внимание всех, кто оказывался поблизости. Наконец мы въехали во врата Победы, сопровождаемые караулом, который в иных обстоятельствах можно было бы назвать почетным – а он и должен был быть почетным, ведь мы нашли убийцу княжича Камиля. Вскоре нас доставили в Императорский дворец.

Лишь теперь я по-настоящему испугалась. Если поначалу мы были заперты в фургоне все вместе, то теперь нас разделили и поместили в разные камеры, располагавшиеся над подземельями. Камеры не были ни грязными, ни сырыми; они больше походили на комнату в здании стражи, где держали Рейнарда Фулко, или на небольшие жилые покои.

Тем не менее мы были узниками.

Позднее я узнала, что окно имелось только в моей комнате. Оно было перегорожено железными прутьями и выходило на юго-западную сторону Императорского дворца. Здесь мимо дворца текла река Саубер, и из моей комнаты открывался вид на храм Креуса, Библиотеку Закона и Великую Ложу.

Стены были каменными, толстыми и, как я ни старалась, не пропускали мой голос. Я не знала, куда отвели других спутников Вонвальта, и, сколько ни кричала из окна, не могла никого дозваться.

В комнате было совершенно нечем занять мысли, и потому я стала расхаживать из угла в угол, обошла кровать, порылась в ящиках комодов, что стояли вдоль стен, осмотрела единственное украшение моей темницы – большой, расшитый орнаментом ковер. После этого я почти все время просто глядела в окно и ждала, что дверь вот-вот отворится, внутрь войдет стражник, который рассыплется в извинениях, объяснит, что произошла какая-то ошибка, и отпустит меня.

Вместо этого я на целый день осталась наедине со своими мыслями. Я никак не могла понять, что произошло. Несомненно, Вонвальта можно было обвинить в грубости и дерзости, однако в своих действиях он всегда руководствовался только интересами Императора… ну или тем, что он искренне считал интересами Императора. Мы не получали из Совы никаких дурных вестей – лишь об исчезновении князя Гордана, но уж в этом сэра Конрада вряд ли можно было обвинить. Возможно, Император рассердился на Вонвальта за то, что тот отправил Ивана Годрика в темницы Совы, а сам уехал на юг? Быть может, Вонвальту и в самом деле следовало просто казнить убийцу княжича Камиля, как и предлагала Правосудие Роза?

Я была уверена, что произошло какое-то недоразумение, ведь самое страшное, в чем можно было обвинить Вонвальта, так это в том, что он по-своему истолковал приказ Императора, вместо того чтобы следовать ему в точности.

Эти и многие другие мысли крутились в моей голове, а день тем временем стал клониться к вечеру. Вскоре мне через дверь бесцеремонно сунули поднос с едой, но выяснить что-либо у разносчика я не смогла. Я поклевала еду, выпила эля и села смотреть в окно, гадая, что будет дальше. Час спустя, когда прозвенел главный колокол храма Креуса, поднос, все еще полный, забрали.

Сумерки сменились ночью, но мне так ничего и не сказали. Дрожа от негодования и страха, я разделась и забралась в кровать.

В конце концов сон одолел меня.

* * *