Тишайший (сборник)

Во Всегородней избе Гаврила Демидов с Прокофием Козой и Томилой Слепым обсуждали в последний раз план похода к Острову. Доната на этот совет не позвали. Он был с отрядом, проверял снаряжение, получал припасы у Мошницына.

В это время и явился во Всегороднюю избу высокий рыжий монах, спросил Гаврилу и потребовал свидания с глазу на глаз.

– У меня от людей, что сидят здесь, никаких секретов нет, – отрезал Гаврила, – хочешь – говори при них, не можешь – уходи.

Монах подумал и остался.

Разорвал полу рясы, достал письмо, положил перед старостой.

– «Псковскому старосте Гавриле Демидову от сына царя и великого князя Василия Шуйского Тимофея Великопермского, у которого бояре Романовы хитростью украли престол», – прочитал вслух Гаврила.

– А ну-ка, чего там? – В глазах Томилы играло любопытство.

Прошка Коза сидел нахмурясь, силился понять, что это за Тимофей Великопермский и откуда он взялся.

Лицо рыжего монаха было скучным. Он сделал свое дело: письмо доставил, теперь если не побьют, то наградят, ну а с Тимошки уже наперед получено.

Тимофей Великопермский предлагал Пскову свое посредничество на Западе, обещал купить, если Псков пришлет деньги, тысячу наемников и с этой тысячью прийти и разбить Хованского. А потом – на Москву, чтобы занять престол. В том ему помогут верные друзья: Богдан Хмельницкий, шведская королева Кристина, герцог Бранденбургский и венгерский князь Ракоци.

– Всех в кучу свалил, – усмехнулся Гаврила и посмотрел на монаха. – Передай Тимошке, мы знаем, что он самозванец. Передай ему, вору, что у Пскова чистое дело. Пусть за нас грязными лапами не хватается.

– Погоди! – остановил его Томила. – Это дело не простое. Прежде чем ответить, надо подумать. Ступай, монах. За ответом придешь через неделю.

Монах послушно удалился.

– Какой же ты ответ собираешься дать вору Тимошке? – крикнул Гаврила в сердцах.

– Какой сообща надумаем, такой и дадим, – спокойно ответил Томила, – помощью не нам разбрасываться. Скажи, сможем ли своими силами одолеть Хованского?

Гаврила поглядел на Прокофия Козу:

– Скажи, Прошка, по чести, сможем побить Хованского?

– Сможем! – Коза, как всегда, вскочил на ноги.

– Сиди, – остановил его Томила, – тут ведь дворян да попов нынче нет, одни думаем. И не кричи. Дело у нас тихое.

– Сможем, говорю!.. Но…

– Что «но»? – впился глазами в стрельца Гаврила.

– А то но… Перебить нужно всех дворян, всех купчишек. Забрать у них коней, хлеб, деньги… На коней нас, стрельцов и охочих людей, посадить. Хлеб всем раздать поровну, без обиды, и деньги тоже.

Гаврила махнул рукой:

– Думал, новенькое услышать, а это старая песня. Без дворян нам Хованского не одолеть. Некому вести войско. И ты, и Максим Яга, и Никита Сорокоум – люди, Пскову верные, воины храбрые, а воеводы из вас, как из меня, хлебника, золотых дел мастер…

– Потому и незачем отталкивать от себя Тимошку, – закончил Томила.

– Тимошка – мошенник. Нашему делу он не в помощь. Мы не против царя идем, а за царя. Мы идем против боярской неправды, и тут дворяне с нами заодно.

– Погоди, – сказал мрачно Прокофий, – твои дворяне порадеют о нас. И цепи будут, и колода будет, и плаха.

Томила вдруг засмеялся:

– Не пугай, Прошка! Нас теперь ничем не запугаешь. Мы с Гаврилой да с тобой дурным не зазря жизнь прожили. Вы только в ум себе возьмите, мужики: вот уж который месяц народ – в городе хозяин. Не Собакин, не Львов, а все мы, псковские людишки… О таком деле не забудется. Ведь не хуже, чем при воеводе, живем, а жили бы на удивление всему миру, кабы Хованский под стенами не стоял. Хованского нужно разбить. Новое войско Москва соберет не скоро. Пока соберет, пока то войско прибудет – у нас передышка. Нужно звать Тимофея… как он сам себя величает?

– Великопермский, – подсказал Гаврила.

– Значит, Великопермского.

– Нет! Не его позовем!

– Кого же? – вскинулся Томила.

– Напишем литовскому князю, нашему соседу. У него по соседству за деньги и купим ту самую тысячу, какую нам обещает за наши денежки вор Тимошка… И это будет дело не воровское, а государственное. Нам разменивать честь города не пристало.

– У литовского так у литовского. По мне, хоть у самого черта, лишь бы Хованского побить.

Прокофий Коза молчал, думал. Тени бегали по лицу. Не одобрял затеи единомышленников.

Ночью к Варлаамовским воротам подъехал всадник. Показал воротникам грамотку. Сам Гаврила Демидов просил пропустить человека, посланного для тайного и спешного дела.

Грамотка была правильная: ворота распахнулись на миг.

Уже через полчаса Пани, одетая в мужское платье, была в одной из келий Снетогорского монастыря. В этой келье жил Ордин-Нащокин.

– Почему явилась сама? – спросил строго.

– Некого было послать. Утра дожидаться побоялась: вести из Духова монастыря. Тимошка Анкудинов, который выдает себя за сына царя Василия Шуйского, в Ревеле. Написал письмо псковским старостам. Ждет от них согласия явиться с отрядом наемников, чтобы возглавить мятеж. Денег у него нет: просит у Пскова. Поляки в помощи ему отказали. Поляки хотят мира с Москвой.

– Не зря рисковала, – похвалил Ордин-Нащокин. – Умница. Коли ты здесь, возьмешь с собою две грамотки. За ними придет тот человек, который принес в твой дом голубей. Вот эта грамотка Гавриле Демидову, а эта – Мошницыну. Коли хочет староста Мошницын избежать опалы от государя, пусть пошлет изо Пскова в стан князя Хованского обоз хлеба.

– Хлеба? Обоз?

– Хлеба во Пскове много.

– Я передам то, что приказываешь.

– С Богом! Торопись до солнца попасть в город.

И вложил в руки Пани мешочек серебряных рублей.