Тишина

– Жаль, хлопцы, просто на глазах гибнут лучшие люди, - сказал Уваров и тут же опять крикнул шутливо в сторону группы студентов, стоявших сбоку аллеи: - Слушай, Павел, выяснилось: в нашем институте есть студенты, нарушающие обычаи экзаменов. Предлагаю разобрать на партбюро со всей строгостью! Жаль, хлопцы!

Свиридов, отрывистым своим голосом разговаривавший в группе студентов, сухощавый, прямой, в очень плотно застегнутом новом кителе без погон, с нездорово желтым лицом, приблизился к Сергею, опираясь на палку-костылек.

– Куда вы, Вохминцев? Подождите минутку. Такой день… Разрешается пятерки отпраздновать. Что уж там!

– Ждут дома, - сказал Сергей. - Это невозможно.

Прежде, когда Свиридов преподавал военное дело, он не всегда носил китель, иногда появлялся на занятиях в черном, нелепо сшитом и неудобно сидевшем на нем гражданском костюме, но после того, как ушел по болезни в запас и стал освобожденным секретарем партийной организации, военную форму носил постоянно, и в этом его упрямстве что-то нравилось Сергею: казалось, Свиридов не мог забыть армию, в которой ему не повезло. Ему было тридцать два года, но внешне он выглядел гораздо старше - давняя желудочная болезнь высушила, источила его.

– Есть люди, - сказал Константин уже на автобусной остановке, - есть люди, которые утром вместе с костюмом надевают на себя лицо. Не замечал?

– Ты о ком?

– Вообще. Некоторые всю жизнь носят маски. Цирк! Скрывают застенчивость - развязностью, наглость - смущением, эгоизм - ложным альтруизмом… А нужно ли вообще сдирать эти маски, Сережка? Зло сразу выскочит, как поплавок из воды. А?

– Не пожалел бы половины жизни, чтобы содрать эти маски.

– Тогда в первую очередь, Сережа, сдери эту маску с себя.

– Не понял. Какого черта!

– Часто тебе приходится терпеть? Или вы уже друзья с Уваровым?

– Ты весьма наблюдателен, Костенька!

– Но вы уже два года улыбаетесь друг другу. Философия случайности? Впрочем, Уваров - первостатейный малый: пятерочник, член партийного бюро, общественник, со Свиридовым - неразлейвода. Не кажется ли тебе, что этот парень вместе с костюмом надевает на лицо улыбку? - Константин щелкнул пальцами, подыскивая слова. - Улыбочка душевного парня - одежда! Ни с кем не хочет ссориться - мил всем! Голову наотрез - идет верным путем. На улыбочки и общительность клюют все! И ты клюнул.

– Хватит.

– А что хватит? Полагаешь, он забыл, как ты ему набил харю?

– Ерунда. Не хочу сейчас об этом!.. Давай садись в автобус, хватит!

… Он каждый день встречался с Уваровым в институтских коридорах, вместе сидел на партийных собраниях, вместе в перерывах курили около подоконников, и Сергей, казалось, привык к нему, смирился с чем-то, и уже не хотелось думать о прошлом - мысль об Уварове всегда вызывала тупую усталость, и каждый раз, когда он начинал думать о нем, появлялось злое ощущение недовольства собой. При встречах был Уваров простодушно-приветлив, подчеркивал свою особую расположенность и, как бы выказывая радость, улыбался ему: "Привет, старик!" Был он неузнаваемо другим, выглядел, казалось, моложе, чем пять лет назад, на фронте, - похудели щеки, отчего обострилось, но стало мягче лицо. И Сергей словно постепенно погас, притерпелся к этому новому, непохожему на того, встреченного после фронта Уварову, не было желания и сил возвращаться к прежнему, не было той непримиримости, которую он чувствовал в себе три года назад.

Только раз прошлой зимой на студенческом собрании он, сидя позади Уварова, увидел вблизи его сильную, упрямо неподвижную шею, край пристального, в задумчивости устремленного глаза - и что-то тогда оборвалось, сместилось в душе. И вновь кольнула прежняя ненависть. Он опять взглянул на Уварова - шея ослабла, край голубого глаза был покойно-улыбчив, Уваров оглянулся на Сергея, сказал доверительно: "Старик, не болит у тебя башка от этих бесконечных собраний? Я уже готов". Сергей молча и твердо смотрел на него, и было такое чувство, точно замешан был в чем-то отвратительном и противоестественном.

Через несколько дней это ощущение прошло.

5

– Хватит, Сережка, конец! - сказал Константин и, перегибаясь через подоконник, вылил из графина воду на голову. - Перестарались. Я уже перенасыщенный раствор, из меня сейчас начнут выделяться кристаллы. Я на пределе.

– Абсолютно?

– Окончательно. Нет, Сережка, хорошо все-таки поживали в каменном веке - никаких тебе шахт, никаких машин, сиди, оттачивай дубину и поплевывай на папоротники.

– Кончаем. - Сергей развалился в старом кресле, устало и не без удовольствия вытянул ноги. - Да, Костька, неплохо было в эпоху первобытного коммунизма. Мечтай только об окороке мамонта - прекрасная жизнь. И все ясно. Ну и духота…

Все окна и двери были раскрыты, но вечерний сквозняк слабо тянул по комнате, папиросный туман вяло шевелился под потолком.

– Все ясно! Где вы, мамонты? - Константин захохотал, ударил учебником по стопу. - Все! С этим все! Перерыв, перекур, проветривание помещения. Виват и ура! Как будем разлагаться - радиолу крутанем и по случаю жары тяпнем жигулевского пива? Или наоборот?