Тишина

– Началось с того, что я пытался защитить одного критика-искусствоведа, его обливали грязью. Но я его знаю. Все неправда. Этому нельзя поверить. Шум, свист, топанье - ему не давали говорить. Ему кричали из зала: "Ваши статьи - это плевок в лицо русского народа!" А это культурный, честный, с тонким вкусом человек, коммунист, уважаемый настоящими художниками, смею сказать. Кстати, он тяжело заболел после этого полупочтенного собрания. И что, вы думали, было сказано после этого? - Мукомолов отсекающе махнул зажатой в пальцах папиросой. - Один наш монументалист на это сказал: "Нас инфарктами не запугаешь". Вот вам!..

Константин, с грустным вниманием слушая Мукомолова, положил ногу на ногу, слегка покачивал носком ботинка.

Сергей, хмурясь, спросил:

– Но почему… в чем обвиняют вас? Именно - в чем?

– Не знаю, не могу понять! Чудовищно все это! Мне кричат, что мои пейзажи - идеологическая диверсия. Что я преклоняюсь перед западным искусством, что я эпигон Клода Монэ! Но где, в чем влияние Запада? - Мукомолов недоуменно повел бородкой по картинам на стенах. - Не знаю, не понимаю. Ничего не понимаю.

Мукомолов сказал это уже с каким-то отчаянием и тотчас, спрятав газету на полочке, преобразился весь: через порог, поправляя одной рукой волосы, мелким шагом переступила Эльга Борисовна, неся чайник. Мукомолов кинулся к ней, неловкий в своей старой расстегнутой куртке, подхватил чайник, с излишним стуком поставил на стол - тень Мукомолова качнулась на стене, по картине, - воскликнул с оживлением:

– Спасибо, Эленька! Будем чаевничать напропалую. Чай великолепно действует против склероза и, несомненно, омолаживает организм.

И тут же, опережая Эльгу Борисовну, начал молодо бегать от низкой застекленной тумбочки, заменяющей буфет, к столу, ставя чашки, бросая ложечки на старенькую скатерть. Эльга Борисовна, все проводя рукой по волосам, как бы прикрывая седые пряди, сказала смущенно:

– Почему вы сидите без света? Со светом веселее и лучше.

И повернула выключатель - зеленый, еще довоенный абажур над столом наполнился огнем. В комнате стало теснее: портреты, лесные и полевые пейзажи, казалось, придвинулись со стен, раскрытые окна превратились в черные провалы.

Сергей смотрел на Мукомолова, вытирал пот на висках. Теплые струи воздуха, запах нагретого асфальта вливались в духоту комнаты. Мукомолов наклонился над столом, нацеливая дрожащий носик чайника в чашку. Было тихо, жарко, все молчали. Крутой чай с паром лился в чашку. От пара, ползшего по скатерти, от молчания, от смущенной улыбки Эльги Борисовны было еще жарче, теснее, неудобнее, и еще более неудобно было Сергею оттого, что он не понимал до конца злой смысл того, о чем говорил сейчас Мукомолов, лишь чувствовал, что где-то рядом совершалось противоестественное, неоправданное, ненужное. Ради чего?.. Зачем?

– Идеологическая диверсия… - вспоминающим голосом заговорил Мукомолов, наливая чай в другую чашку.

– Федя! - с испуганной мольбой проговорила Эльга Борисовна и прикрыла глаза сухонькой ладонью. - Умоляю, оставь эту тему… Федя, я тебя прошу…

– Эленька, я старый человек, и мне нечего бояться, - рассерженно фыркнул носом Мукомолов. - О, наше молчание, равнодушие не приводят к добру! Ну хорошо, я не скажу ни слова. Я буду молчать, как старый шкаф!

И Мукомолов неуспокоенно тыльной стороной пальцев ударил снизу по бородке.

– Я знаю, что с тобой будет, - чуть слышно сказала Эльга Борисовна. - За вчерашнее выступление, Федя, тебя исключат… выгонят из Союза художников. Что мы будем делать? Что?

В голосе ее внезапно зазвенели слезы, и сейчас же Мукомолов трескуче закашлялся и преувеличенно живо, бодро заходил вокруг стола; наконец, преодолев приступ кашля, он забежал в угол, где лежали гантели и гири, там вытянул руку, согнул в локте и, сощурясь, с детской наивностью пощупал свои мускулы.

– Ну и что? У меня хватит силы! Пойду в декораторы. Нам много не надо - проживем!

– Вы видели этого сумасшедшего? - тихо спросила Эльга Борисовна.

Мукомолов присел к столу, покрутил ложечкой в стакане, отхлебнул, благодарно покивал Эльге Борисовне и, видимо утоляя жажду, выпил в несколько глотков весь стакан, сказал:

– Ах, как хорош космополитский чай!

– Все это пройдет, - неотрывно глядя на чашку, к которой не притронулась, произнесла Эльга Борисовна. - И не надо портить настроение мальчикам. Витя бы тебя тоже не понял… Просто, Федя, произошла ошибка… Все пройдет, все успокоится.

– Ошибка, Эленька? Может быть! Но никто не хочет таких ошибок! - воскликнул Мукомолов и протестующе отодвинул стакан. - Чудовищно все! Чудовищно, потому что несправедливо!

Громко закашлявшись, Мукомолов вскочил, подошел к окну и там, сгорбясь, закинул руки за спину, сцепил пальцы. Потом плечи его поежились, он плечом неловко стер что-то со щеки и снова, решительно распрямив спину, сцепил пальцы на пояснице.

Сергей и Константин переглянулись; этот жест Мукомолова, это движение плеча к щеке, и неуверенные слова Эльги Борисовны "все пройдет" неприятно и остро ожгли Сергея, и он сказал вполголоса: