Тишина камней

— А за что они будут делиться своими благами? А? Вот скажи мне, о чем мечтает любой охотник? О мелине? А почему? Да потому что мелин — это возможность попасть в личную охрану Гирей, а там и пожизненное жалование, и вино, и соль… Хаете Новые земли, а у самих нос-то в ту сторону задран.

— Может быть, — рассудительно ответил Кос. — Многие из нас.

— Не знаю ни одного охотника, который не хотел бы лучшей жизни для себя и своей семьи, — отрезала Ло, дав понять, что разговор окончен.

И до тех пор, пока ужин не поджарился, на поляне, среди развалин, поселилось тягостное молчание невысказанного. А когда начали есть мясо, запивая купленным в Атаранги сидром, тишина оживилась, прерываясь довольным бормотанием. Инзи вещал, что и без соли заяц восхитителен, а Кос еще раз предупредил о дозоре. Калун напасть ночью не посмеет, не того он посола, но быть настороже — это хорошая привычка, спасшая множество жизней, и пренебрегать ею не стоит. Так рассуждал бывалый охотник, утолив голод и укладываясь поудобнее.

Инзи вызвался дежурить первым и выделил Ри свое покрывало, такое же, как у Коса: сшитое из разноцветных квадратов с незатейливыми элементами и узорами.

Не успел Ри найти местечко получше и укутаться как следует, как к шуму леса прибавились еще и звуки храпа.

Мат храпел, со свистом вдыхая через нос, а при выдохе выпячивал губы и словно стряхивал с них слюнявое дребезжание. Отвратительно. Косаль Таг спал с внутренним, важным и басовитым храпом. Лодисс Антея, казалось, специально старалась перехрапеть обоих: звонко, будто насмехаясь, но часто ворочалась и утихала.

Небо было усеяно бесчисленными звездами: яркими и тусклыми, скоплениями и одиночками, мерцающими непрестанно. Живое полотно, притягивающее взор и не дающее покоя мыслям. Ри считал небо миром каргов. Они отдыхали днем и суетились ночью. С помощью перемигивания общались. А неугодных, провинившихся ссылали в наш мир служить людям. Изгои. Рабы. Ри никогда вслух не озвучивал свои догадки, потому что боялся, что его поднимут на смех. Или сочтут богохульником.

И эклиотики, и цнои считали карги божественными осколками тела Шенкарока. Их религиозные взгляды совпадали почти во всем, кроме предназначения камней. Удивительно, как одна идея может развести людей, плывущих по течению веры в одну сторону, на разные берега.

Кто-то из простого люда принимал точку зрения религии, а другим же было насрать, откуда и зачем падают карги. Поэтому Ри помалкивал.

— А как обнаружили, что при ударе гвирта о пуру высекается искра? — спросил Ри у Инзимы, сидящего у костра.

— Случайно. Как и все полезные вещи. А цнои как добывают огонь?

— Не добывают. Сохраняют.

Инзи удовлетворенно хмыкнул: так и думал.

— Тебе лучше поспать.

Ри повернулся на бок и закрыл глаза. Сквозь убаюкивающий треск поленьев и такой разный храп охотников он слышал равномерное дыхание Гиз-Годолла, тревожное и терпеливое. Постепенно среди прочих звуков осталось лишь оно. И в какой-то момент вздрогнуло, оторвалось с места и стало приближаться. Тронуло за плечо.

Ри вздрогнул и проснулся. Инзи тряс за плечо:

— Пора.

Ветер стал сильнее. Над лесом слегка бледнела дымка рассвета.

Поплескав в лицо холодной водицы, Ри взбодрился, согнав остатки сна, поежился и, подбросив дров в костер, решил пройтись по развалинам.

Подобные места жительства назывались селитьбами: небольшие, на несколько семей, обычно на излучине реки, у леса. Ри различал стены от жилых помещений и стены хозяйственных построек, более тонкие и ненадежные. Кровли не сохранилось ни на одном из десятка разрушенных домов. Внутри еще не успела прорасти трава, хотя полы были земляные. Переломанные полки, разбитые глиняные горшки и кувшины валялись хаотично. В одной из комнат, откинув ногой деревянный ящик, Ри обнаружил детский череп с пробитой дырой в верхней части. Эта находка отбила всякое желание продолжать обследование.

Он вернулся к спящим и отошел в другую сторону проведать лошадей.

Лес теперь не дышал, а равномерно гудел. Звук доносился с ветром, проникал под распахнутый плащ, обшаривал карманы и рукава, трепал за медную булавку. Нащупал тепло прозрачного камня в спрятанном холстяном мешочке. И отпрянул. Сейчас лес не казался живым и опасным, а лишь любопытным и, пожалуй, немного диким.

Ри попытался спеть в тональность с лесом, но получалось плохо. Песня Гиз-Годолла проникала в кровь, студила ее и замедляла. Песня Гиз-Годолла раскачивала тело, дурманила голову. Тихий вой сотен ностальгирующих по былой свободе глоток. Заунывный скрип тысячи могучих стволов, повидавших больше, чем любой из ныне живущих.

Ри поежился и вернулся к костру. Подправив догорающую головешку, прилег рядом с Инзимой, под бочок. Борьба со сном была безнадежно проиграна — веки щипали, в глазах двоилось и плыло в дымку. Грудь сдавливало, тыкало чем-то жестким и тяжелым. Пелена сгущалась и ухала. Фыркала горячей влажной псиной. А потом что-то ухватило за ногу осторожно и крепко и потащило прочь.