Тишина моих слов

Пиа говорит с Сарой, возможно, речь о прошлой ночи, и я быстро исчезаю в палатке, чтобы спрятаться и убрать на место косметичку. Мо спит в чемодане, на своем излюбленном месте. Если я сейчас не выйду, за мной придут и увидят Мо. Охнув, делаю несколько вдохов и выдохов, пытаясь не замечать боль в желудке, и покидаю свое защищенное пространство, чтобы выйти на всеобщее обозрение. Чем сидеть здесь, я с большей радостью пошла бы к озеру, написала бы Иззи. Сказать я все равно ничего не могу.

– Доброе утро! Надеемся, вы хорошо спали в первую ночь и с удовольствием позавтракали.

Голос у Пии теплый и дружелюбный, она, не торопясь, обводит взглядом всех нас. Я вижу, как Сара при ее словах сжимается, будто стыдится. Ее первая ночь прошла так же ужасно, как моя.

– Такие разговоры и общие встречи мы всегда будем проводить после завтрака, это останется без изменений, но, если вас что-то беспокоит, вы в любое время можете подойти ко мне или к Яне. Договорились?

Кто-то кивает, Сара робко улыбается, а Лина закатывает глаза. Пиа собирается еще что-то сказать, но Лина опережает ее.

– А кто вообще этот странный тип? – скрестив руки на груди, язвительно спрашивает она. Мой взгляд скользит дальше вправо, за Пиа. Там, прислонившись к дереву, стоит тот парень из автобуса, парень с озера. Мы все таращимся на него, но он, не шелохнувшись, выдерживает наши взгляды. Руки у него тоже скрещены на груди, на голове опять смешная бейсболка.

Пиа тоже смотрит на мальчишку и, выждав, наконец отвечает Лине:

– Это Леви. В прошлых сезонах он сам был вожатым. В этом году он здесь в качестве гостя. – По тону Пии понятно, что больше нам знать не положено, хотя сказать было бы можно еще многое. Она тут же продолжает с того, на чем остановилась, и на лицо ее снова прокрадывается улыбка, а я задаюсь вопросом, как здесь можно быть гостем. Если ты не охранник и не заключенный, то что остается?

– Кто вчера еще не сказал приветственных слов? – При этом Пиа ободряюще смотрит на двух мальчишек слева от меня. Они и в автобусе на пути сюда сидели вместе.

Мальчишки прячутся за светлыми волосами до плеч, повисает тишина. Лина начинает качать ногой, без всякой необходимости заставляя меня нервничать. Наконец тот, что поменьше ростом, поднимает голову.

– Я Михи. – Голос у него неожиданно низкий. – Это мой брат Алекс. Мне шестнадцать, а ему четырнадцать. Нашей маме мы стали не нужны.

У меня перехватывает дыхание, даже у Лины черты лица на мгновение становятся мягче. Но Михи, не проявляя никаких эмоций, пожимает плечами и смотрит на Алекса, на губах у которого подрагивает улыбка.

– Все нормально, она нам тоже больше не нужна, – завершает он, и оба снова смотрят в землю. «Нашей маме мы стали не нужны», – эхом отзывается у меня в мозгу. Ком в горле становится все больше и больше. Как же это возможно? Как могут собственные дети стать ненужными? Тут все и происходит. Я вижу перед собой Иззи, она грустно смотрит на меня, и я слышу, как она шепчет чистым, теплым голосом: «Это случилось и с тобой, Ханна. Это случилось и с тобой…»

Потоком вырываются слезы, мне не хватает воздуха, в ушах шумит. Я встаю и нетвердым шагом ухожу прочь, пытаясь успокоиться. Родителям я стала не нужна! Поэтому я здесь. Все мы здесь поэтому!

Я рушусь на землю, непонятно где, падаю на колени и плачу. Затем меня рвет, снова и снова. Потому что это чересчур. Потому что этого мне уже не вынести, в душе нет места. Потому что это открытие отравляет меня – больше, чем чувство вины. Я ощущаю у себя на спине чью-то руку, а другая убирает мне с лица короткие волосы. Прохладная рука. Но я не могу отпустить себя, я крепко вцепилась в саму себя, сама себе последний якорь, поток и спасательная лодка.

– Ханна, дыши спокойно. Все будет хорошо! – Пиа. Ее рука равномерно кружит по моей спине, и я прихожу в себя. Мне все еще плохо, но больше не рвет. Во рту держится отвратительный привкус, как не хотят уходить и слезы, что вытекают, будто дождевые капли из тучи в бурю. Приходит озноб, он начинается постепенно и расходится по телу, и вот я уже вся трясусь. Я вся в движении, но не могу пошевелиться. Беспрестанно качаю головой и моргаю. В голове у меня раздается крик. Нет, нет, нет. Я не знаю, что именно отрицаю, о чем не хочу думать, но пытаюсь изо всех сил.

В какое-то мгновение появляются другие руки, я вспоминаю кошмарный сон, что посещает меня без конца, и с трудом подавляю панику. По лбу течет пот, смешиваясь со слезами на щеках, и я по-прежнему не открываю глаз, потому что боюсь. Потому что реальность ужаснее, чем любой из моих снов. Меня поддерживают, хотят отвести в палатку, но я сопротивляюсь. Там, внутри, Мо, и если они его увидят, то… Я не могу потерять еще и Мо!

Шуршит навес, я вдыхаю застоявшийся воздух, слишком поздно. Слишком поздно.