- О чем мы тогда говорили, Макс? Напомни мне, будь добр,- серьезно обратился к нему я, естественно, не желая бесперспективно размышлять на тему - с чего это Макс стал так неожиданно и приятно внимателен.
- Только не говори, что собираешься ещё и работать сегодня? – голос уже нормальный.
- Ну, а что мне мешает? – к тому же, снабженному все той же Кэрол анальгетиками по самое не хочу. - В принципе, я собирался сегодня проехаться по нескольким адресам, но, так как машина моя теперь в ремонте, либо что-то поблизости, либо бумажная работа здесь. А потом можно и домой. Честно говоря, я бы предпочел, все-таки, нанести визит кому-либо из наших подопечных… - задумчиво протянул я, потирая здоровой рукой висок и почему-то ощущая дикую усталость от косо проглядывающих сквозь жалюзи лучей.
- А я тебе об этом и говорил. Новенький, его дело передал другой центр реабилитации, там ему не смогли помочь. Замкнутый, депрессивный, ты таких любишь.
А как же.
- И сознательно не разговаривает.
Я вздрогнул. Опять сегодня, и опять это, зачем? Я же решил, что все давно в прошлом, и все ещё пытаюсь разобраться.
Значит, парень…
- Не немой? Травмы, прочее? – уточнил я, уже зная, что возьмусь, хотя… Знаю, что чаще от нас толку немного, мы простые социальные работники, которые не относятся к разряду специалистов психотерапевтического направления. И слава богу, что не относятся, надо сказать.
- У него погибли родители три года назад, автокатастрофа, он не пострадал. Живет у опекуна. Молчит уже больше года.
Автокатастрофа? Ну, конечно, мало мне цикла историй под грифом «все напоминает о тебе».
Три года? А молчит больше года?
- Почему больше года? Не сразу проявилось?
- Мало данных, к сожалению. Сложно, - сочувствующе заметил Макс.
- В большинстве случаев, - добавил я со знанием дела.
Макс, до этого приземлившийся на подлокотник кресла перед моим столом, резко встал и, кивнув на папку, сказал:
- Дело там. Мне звонил Густав из центра в их районе, это неподалеку от тебя. Потом встретились, и он передал. Есть одна деталь, мальчик, очевидно, все же хочет с кем-то говорить, он постоянно пишет об этом – «пусть просто говорит».
Я вздрогнул вновь. Значит, «пусть просто говорит». Что, малыш, те же проблемы?
- Надо бы посмотреть на него. Оставь координаты этого Густава, если что.
- Конечно, – Макс, взяв мой телефон, забил номер своего знакомого и продолжил несколько рассеянно, - но… Георг, может, тебе лучше поехать домой?
Не лучше, точно не лучше, Макс.
- Да нет. Все нормально, я хорошо себя чувствую.
Макс с сожалением глянул на перебинтованную руку, а потом добавил:
- Может, хочешь что-нибудь? – в голове моментально сложился неправильный ответ, который я заменил на:
- Чаю… чаю хочу, у тебя нет холодного?
***
Макс принес чай и побежал по своим делам, по своим подопечным. Самое несправедливое во всем этом, что он занимается этой работой не по велению сердца. Нет, он выкладывается, насколько вообще это возможно, но для него это работа является единственной возможностью заработка. В более престижные учреждения его с неполным профессиональным образованием не приняли, а финансов для того, чтобы окончить университет, у него нет. Как и у большинства работающих здесь. Но не у меня. Правда, мало кто об этом знает, благодаря наследству родителей я не нуждаюсь в средствах. И образование получил нормальное, а почему выбрал именно эту работу? Не знаю, это сложный вопрос и сложный спектр ответов, озвучить которые в полной мере для меня проблема.
Сделал глоток, и жидкость с приятным фруктовым ароматом освежила пересохшую глотку. И я снова думаю о Максе, секундное воспоминание, зеленый свет взволнованных глаз, видимая мягкость чуть волнистых каштановых волос, всей бы пятерней и на затылок.
О Максе я всегда вспоминаю так, быстро и беспричинно. Нет, Макс, у нас ничего бы не вышло, ухмыляюсь сам себе и думаю о том, что это самое «вышло» даже не пыталось стать реальностью. А так… дразнит меня на расстоянии это ощущение недозволенности. И не более того. Всегда находится тот, с кем можно снять напряжение, было бы желание.
Поудобнее сел в кресле и решил кратко просмотреть то самое дело новенького. Ну, что же: Вильгельм Каулитц, шестнадцать лет. Рост, общее состояние и развитие в норме, а вот вес - явный недобор.
Не разговаривает более года, не имея физических отклонений.
Преобладающее психическое состояние – фрустрация, при явной полярности настроений.
Других психоневрологических дисфункций нет, кроме отсутствия устойчивого желания пользоваться устной речью.
Неопределенная сексуальная ориентация. Какое классически незавидное определение, как будто заранее дающее представление о том, что из себя представляет человек. Что же, весьма наслышан.
Общая успеваемость неудовлетворительная, все виды работ, ввиду индивидуального положения, сдаются письменно. Причем, он учится даже не в специальном заведении, а в обычном.
Все интереснее. Общение со сверстниками, осуществляется письменно и так же редко. Общий же аспект поведения с большинством сверстников имеет ярко выраженный сексуальный характер. Хм…