А вот это вообще интересно: ранее пел и играл на гитаре в группе, образованной при общеобразовательном учреждении. Был активным и веселым ребенком.
И теперь молчит. Что ж ему так подпортило психику? Авария?
Что-то тут не сходится. По времени это очевидно.
Из фактов: Три года назад потерял всю семью. Переезд сюда, в Берлин, новая школа, новый дом. Год назад - попытка самоубийства.
Все правильно, после этого им уже и стали заниматься социальные органы.
Вены, значит. Откачали, после этого замолчал. Ну, хоть что-то.
Помимо прочего, тогда же решался вопрос о передаче опекунства социальным органам. Причем, по ходатайству опекуна. Почему он тогда до сих пор там живет? Тут больше вопросов, чем ответов.
И, словно в окончании этого веселого дня на меня снизошло, что я где-то упустил данные самого опекуна.
Нашел.
Том Холт, 30 лет. И адрес.
Стол. Снова лист слегка желтоватой бумаги, напомнивший ссохшийся осенний. В горле явственно почувствовалась слетевшая с него неосторожным носком ботинка пыль. Ком горечи, который протолкнуть не удается, и холодеют кончики пальцев. Снова взгляд на стол. Окно.
Этого просто не может быть, может, опечатка, может, другой человек? Может? Может, по идее. Нереально же! А если так, почему-то я, все же, не удивлен… Я шокирован! Почему ты, Том? Почему именно ты? Это что, судьба так криво старается, чтобы мы пересекались в одной плоскости? Для чего? Я уверен, что это он, таких совпадений не бывает! В графе «работа» – фотокорреспондент. Что ещё мне нужно в качестве подтверждения?
Я со злостью захлопнул папку, не желая дальше просматривать дело. Не нужно это мне. И точка!
А ему…
Кому именно?
Мальчишке этому. Как мыслишь Георг?
Как…
Снова глоток чая, чувствую, как прохладная жидкость чертит себе путь до желудка. Я вновь и вновь вижу данные, уложенные в несколько абзацев его жизни. И вновь мечусь. Почему же стремление помочь всегда преобладает над тем, что считаешь для себя неприемлемым? Почему? Я ведь обещал себе. Никакого Тома Холта. Это, конечно, было ещё до утреннего происшествия, но и оно не может повлиять на тот факт, что видеть этого человека мне не хочется и, более того, - не следует. Ну и что, что все давно в прошлом. Себя-то для чего провоцировать?
А если посмотреть с другой стороны, сколько таких вот мальчишек? Сотни. У этой сотни проблемы разного характера: у кого-то сносит крышу от гормонов, у кого-то - от боли, у кого-то - от одиночества. Большинство из этих ребят стараются справиться с этим, но есть и единицы, которым действительно нужна помощь. И чаще всего эти единичные случаи не поддаются какому-либо вмешательству. Мы - сторонние наблюдатели, которые, в лучшем случае, могут стать обыкновенными слушателями. И еще не факт, что с нами заговорят. Чаще - нет. Чем я смогу ему помочь? Чем, Георг? Чем ты можешь помочь?
Тянущее необъяснимое чувство в груди говорит о том, что пытаться стоит. Даже зная результат, мы все равно пытаемся пробиться. Пытаемся стать для этих ребят... нет, не друзьями, не близкими, а теми самыми «слушающими» людьми, хотя и посторонними. Посторонними быть значительно проще. Мы - те люди, которые случаются в их жизни наряду с неприятностями и бедами, навалившимися на них. Если есть мы, значит, есть и неприятности. И хорошо, если мы уходим. Но, прежде, мы всегда пытаемся помочь. Всегда. Так почему я сейчас думаю об отказе от дела только из-за личных мотивов? Я не имею права. Я права не имею, это мелко.
Я не знаю. Черт.
Вильгельм. Шестнадцати лет.
Что-то знакомое и тревожное бьется в груди сейчас, словно мне нужно решиться на это, и я потом для себя смогу понять, что-то смогу понять, но пока - нет, это похоже на…
Ни на что это не похоже, это, видимо, совесть толкается куда-то в район желудка. Оттуда и характерная тошнота. Нет, это не из-за аварии. Это просто моя совесть.
Открыл папку снова, но сосредоточиться не представляется возможным, в голове опять каша...
***
Я не ожидал, что он, все же, пойдет на это. Были странные взгляды. Было ощущение волшебства, назревающего между нами, ну, может, я и преувеличиваю или видел то, что хотел видеть. Ладно я, я не особо и скрывал, но и не рисовался с этим своим нестандартным… отношением. И вообще, никого у меня не было. Неудивительно, вот уже второй год я тону только в этих глазах цвета горького шоколада. А когда он улыбается, словно лучи солнца пронизывают его глаза изнутри. А когда он смотрит именно на меня, мне чудятся грозы. И нас заставили, я понимаю. Тебя ведь заставили, Том?
Его неспешные шаги словно отбивают удары моего сердца, затихшего перед угрозой замолкнуть навсегда. Я не ждал этого.
Простая игра, простая задача - поцеловать Георга. Винс хрюкал, когда читал задание. А у Тома - решимость в глазах и манящее тепло.
И гроза. И я знаю, что следующим ударом молнии мне снесет башку. А что я могу, Том? Я так долго ждал твоих губ, что даже сейчас, понарошку, я не могу отказаться от этого приза. Вот ты ржешь, Винс, ты мне не друг, не брат, ты - человек, подаривший мне мечту сейчас.