Титановый король

– Да ничего. Все нормально… Он просто не включен в сеть. Вот, смотри, провод выдернут. Если на этом все, я пойду. Спокойной ночи.

Мы даже ничего не успеваем ответить – так быстро она ретируется.

– Смотри, пап, здесь свет регулируется. Можно так, а можно так…

– Укладывайтесь вы уже спать!

Я все же не выдерживаю и повышаю голос. Непривыкшие к этому пацаны удивленно на меня глядят, но все же спорить не решаются и понуро тащатся к кровати. Она застелена. Помогаю им устроиться поудобнее. Целую на ночь.

– Хотите, посижу с вами?

– Да не. Все нормально.

– Тогда я пойду. Спать хочется ну просто зверски.

Жаль только, желание спать не всегда совпадает с возможностью это сделать, когда в голове столько дум. И такая усталость в теле… Ворочаюсь с бока на бок на вполне комфортной, хоть и односпальной, кровати. Гоняю туда-сюда мысли, и так и эдак прокручиваю ситуацию. Но все приходящие на ум решения кажутся половинчатыми и не способными в корне что-то поменять. Суд ускорить я даже при большом желании не смогу, а без этого у меня нет ни одного легального способа откосить от армии.

В конечном счете на бессонницу накладывается чувство зверского голода. Я-то не ел весь день, думал, поужинаю дома, а тут сами видите… Ближе к утру сдаюсь. Выскальзываю тенью из комнаты и, как воришка, на цыпочках спускаюсь по лестнице на первый этаж, туда, где расположена кухня. Открываю холодильник и начинаю по ходу запихивать в рот виноград, изучая, чем еще можно поживиться.

– Там, по-моему, было где-то рагу, – раздается от окна голос Дины.

ГЛАВА 14

Федор

Наверное, на стеснение у меня просто не остается сил. По крайней мере, в моем голосе нет и тени неловкости, когда я уточняю:

– Где?

Очевидно, решив, что мне проще показать, чем объяснить, Дина плавно поднимается из своего кресла. Тишину кухни наполняют шорох ее одежды и приближающиеся шлепки босых ног. Я стою, измочаленный, опираясь одной рукой о распахнутую дверцу холодильника, и не могу заставить себя подвинуться, даже когда она подходит ко мне впритык, задевая бедром мою ногу.

– Прости, – зеваю, наконец, собираясь с силами и делая шаг назад.

– Пустяки. Вот… в керамической кастрюльке. Впрочем, брось… Я сделаю все сама.

А я и не брал ничего… Не успел. Руки едва шевелятся, а сам я здорово торможу.

– Садись за стол. Ты на ногах не стоишь, – командует Дина, перекрикивая мерзкий звук, которым холодильник напоминает о том, что его нельзя держать так долго открытым. Морщусь. Шаркая ногами, дохожу до барной стойки и, как подкошенный, падаю на стул. Дина быстро выкладывает рагу на тарелку. Я устраиваю голову поверх сложенных на каменной столешнице рук и в отчаянии закрываю глаза. Ощущение – что стул подо мной качается, не проходит. Сейчас мне только заболеть не хватало, ага…

– Хлеб?

– Хлеб… – тупо соглашаюсь я.

– И мясо? Домашняя буженина.

– Просто сыпь всего побольше.

Микроволновка гудит, дзынькает. По кухне распространяется вкуснейший аромат домашней еды. Со стуком на стойку опускается тарелка. Рядом ложатся приборы. Последним передо мной возникает наполненный бокал. Смотрю на это все, и внутри будто что-то начинает ворочаться. Поднимается из живота, вверх по легким, к горлу… Я судорожно сглатываю, опасаясь выблевать собственное нутро на глазах у абсолютно чужой мне женщины, которая, сама того не желая, своей заботой пробудила во мне слишком много болезненных воспоминаний. Знал бы, что будет так адски больно, лучше бы с голоду сдох.

– Что-то не так?

Все не так! Все… До этого момента так за мной ухаживала только одна женщина. Та, которой со мной больше нет… Ощущение сладкого дежавю кружит голову, колет нос, саднит горло… Я сжимаю в руках приборы, чтобы скрыть, как они дрожат. Перед глазами, будто в слоу-мо, прокручиваются кадры из прошлой жизни. И ведь нет ничего нового в том, что воспоминания могут застать меня вот как сейчас, врасплох. Беспокоит меня абсолютно другое… Я уже не в первый раз отмечаю, что чем больше проходит времени, тем меньше деталей я могу выудить в принципе... И тогда я принимаюсь одержимо прокручивать в голове пленку памяти. Но чем больше я прилагаю усилий, чтобы упомнить все на свете, тем хуже у меня это получается. В первый наш вечер Лиза была в платье или в джинсах? Кажется, в платье… Оно было зеленым или белым в горошек? Еще вчера я был уверен, что оно было бледно-зеленым, а сегодня уже сомневаюсь. А ведь всего год прошел! О том, что будет дальше, я даже думать не хочу. Я, как дурак, повторяю про себя снова и снова: «Пожалуйста, Лиза… Не уходи. Останься со мной, хоть так… Останься со мной хоть в гребаной памяти. Что тебе стоит, Лиза? Прийти в мои сны хоть раз… Почему ты не хочешь мне подсказать, что делать? Ты же видишь, Лиз, что я ни черта не справляюсь! Лиза…»

Я чувствую, что если не сделаю хоть что-нибудь, заору в голос. Я с остервенением накалываю на вилку еду, запихиваю в рот, яростно пережевываю. А в носу один черт колет, и в глазах до того печет, что мысль утопить печаль на дне предложенного Диной бокала перестает казаться плохой.

– Убери это, пожалуйста.

– У тебя зависимость?

– Нет.