Титановый король

Два. Я ракетой взвиваюсь ввысь, преодолеваю притяжение земли и выхожу в открытый космос.

Три. Я в эпицентре большого взрыва. Меня складывает пополам ударной волной, меня ломает, крошит, перемалывает…

Бедра с силой толкаются вверх, и я надолго застываю в таком положении, касаясь постели лишь затылком и пальцами ног. А потом падаю, опрокидываясь с небес в одеяла.

– Прости…

– Ничего, – шепчет, – ты как сам?

– Нормально. Ужасно хочется спать…

– Тогда спи. Я побуду рядом.

ГЛАВА 32

Дина

Меня будят поцелуи. Они цепочкой тянутся вверх по моим ногам к кромке сбившейся во сне футболки. Горячий язык рисует влажную черту. Большие пальцы неспешно поглаживают выступающие кости на бедрах. Сквозь сон я тихонько вздыхаю и развожу ноги, открываясь, как будто это и впрямь возможно, что он примется ласкать меня… там. Край футболки задирается выше. Руки смещаются на юго-восток, Фед касается петельки клитора пальцем, несколько раз обводит по кругу и следом все же пускает в ход самый кончик языка. Настороженно пробуя.

– А-ха-х, – вздыхаю я, подкидывая бедра, приподнимаясь на локтях. – Федь… Что ты делаешь?

– Ты не кончила. Я это исправляю.

Ну, допустим, в самом начале наших отношений я тоже не кончала. Но тогда его это не волновало. Что-то изменилось с тех пор? Заглядываю Феду в глаза, комкаю в руках простынь… Мне так хорошо, но я не уверена, что ему сейчас нужно... это. Слишком много в нем боли. С чего? Кто бы мне сказал!

– Федька… – задыхаюсь, когда он задевает особенно чувствительное местечко.

– Прости меня за испорченный вечер.

– Ла-а-адно.

– И спасибо большое за то, что не прогнала, когда…

– А-ха-хах…

Господи, он перестанет болтать? Нельзя же так! Я через силу размыкаю судорожно сжавшиеся на простыне пальцы и обхватываю его голову. Язык Феда становится настойчивее, нахальней, забирая максимум моего внимания. И поэтому я пропускаю, банально пропускаю момент, когда он задирает футболку полностью.

– Твою мать. Что это?

Я выныриваю из вязкого марева удовольствия. Сразу как из бани в прорубь.

– Извини. Я немного забылась. – Голос задушен желанием. Я пытаюсь одернуть одежду, но Фед не дает.

– Что это? Похоже на…

– Послеоперационный шов. Чем, собственно, это и является. Если тебе так отвратительны мои шрамы…

– Да при чем здесь это?! Я… – Фед растерянно проводит по голове рукой, – не могу понять, как не заметил этого раньше. А что за операция?

Как на грех, у меня срабатывает сигнал на телефоне. Время приема лекарств.

– Извини, мне нужно отойти.

– Черта с два, – он прижимает мое плечо к матрасу ладонью. – Сначала расскажи, что это…

– Ты же врач, Фед. Неужели не понял?

Он сглатывает. Вскакивает. Начинает метаться по комнате. Сопоставляя в своей голове, как кусочки головоломки, факты.

– Пересадка? Я… господи, ты поэтому ничего не ешь толком? И эти лекарства…

– Да-да, и они.

Фед кивает и вдруг резко останавливается:

– Когда это случилось?

– В том году, – пожимаю плечами. Пожар внизу живота удалось притушить, но опаленная плоть до сих пор ноет.

– Какой же я дурак. – Федор оседает на кровать. Обхватывает голову ладонями. – Тебя поэтому повезли к отцу, после аварии? И анализы… после нашего первого раза… Господи, ты поэтому их сдавала?

Что на это сказать? Он все знает и без меня. Я лишь как-то устало пожимаю плечами.

– То есть операцию тебе делал батя? – продолжает свой допрос Фед. – А зачем вы делали вид, что незнакомы друг с другом?

– Затем, что ты бы сразу задался вопросом, при каких обстоятельствах мы познакомились. А я не хотела, чтобы ты знал.

– Почему?! Что за бред вообще? Я должен был…

– Зачем?

– Зачем? – он впадает в ярость, хватает меня за руку и дергает на себя. – Затем, что я уже терял любимую женщину. Я терял. Ты… что вообще… Как?

Хотя… может быть… я ошиблась. И это совсем не страх. А ужас… Дикий, лишающий кислорода и связной речи ужас. Вон, как он хватает ртом воздух.

– Федь…

– Как ты могла? Тебе что, вообще на всех наплевать? А если бы… Если бы тебе плохо стало? Я же… ничего не знал. Я… тебя в снегу валял. И босоножки эти…

– А с ними что не так? – в носу щиплет, и мой сорвавшийся с губ смешок выходит как будто влажным от собравшихся в глотке слез.

– Я бы не дал тебе их обуть. Ты чем вообще думала? А если ты заболеешь, а если…

– Т-ш-ш. Вот поэтому я ничего тебе и не говорила. Ситуация выеденного яйца не стоит, но ты бы непременно раздул из этого проблему.

– Я бы раздул проблему? Ты… ты, вообще, в своем уме?! Ты же можешь в любой момент умереть! – он орет так, что вены на висках вздуваются.

– И что? Мне не жить сейчас, Федь? Ты это мне предлагаешь? – вздыхаю устало.

– Нет, – вскидывается он.

– Тогда что?

– Я не знаю… Не знаю, как жить. Но ты не должна была впутывать в это еще и нас.

– Потому что ты уже однажды терял любимую женщину? – спрашиваю, не поднимая головы.

– Вот именно.