Титаны Возрождения. Леонардо и Микеланджело

«Разве можно назвать скупцом того, кто, подобно ему, помогал стольким беднякам, тайком выдавал замуж многих девушек и обогащал своих помощников и слуг, как, например, он сделал богачом своего слугу Урбино, который был и его учеником, служил у него долгое время. Он как-то спросил его: “А что ты будешь делать, когда я умру?” Тот ответил: “Пойду служить к другому”. – “Ах ты, несчастный, – сказал ему Микеланджело, – надо мне помочь твоей бедности”, – и подарил ему зараз две тысячи скудо; так принято было бы поступать государям и великим первосвященникам. Не говорю о том, что племяннику своему он дарил зараз по три и по четыре тысячи скудо и в конце концов завещал ему десять тысяч скудо, помимо своего римского имущества», – утверждал Вазари[383].

На склоне лет из религиозных побуждений художник, как можно судить по его письмам, действительно стал придавать большое значение благотворительности. Что касается Франческо ди Бернардино д’Амадори из Кастель Дуранте по прозвищу Урбино, то он был одним из ближайших друзей и помощников Микеланджело, который сделал его родственника Чезаре руководителем строительства Санто-Пьетро. Интересно сравнить реакцию Микеланджело на известие о смерти его брата Джисмондо и смерть Урбино, которые скончались друг за другом в конце 1555 г. 30 ноября он пишет племяннику Леонардо: «Ты сообщил мне о смерти моего брата Джисмондо. Для меня это большое горе. Надо иметь терпение и благодарить Бога, что он умер в полном сознании со всеми обрядами церкви.

Я в большом горе. У меня еще очень болен Урбино: не знаю, чем это кончится. Я страдаю, как будто он мой сын. 25 лет он верностью оставался при мне, а так как я стар, то уже не смогу найти другого по своему выбору. Я очень огорчен. Если ты знаешь какого-нибудь хорошего благочестивого человека, попроси его помолиться за здоровье моего больного».

4 декабря Микеланджело информирует племянника: «Что касается всего того, что осталось после Джисмондо, о чем ты мне пишешь, знай, что все должно принадлежать тебе. Постарайся выполнить его завещание и молись за его душу; больше для него ничего нельзя сделать.

Сообщаю тебе, что вчера вечером, 3 декабря, в 4 часа, Франческо, называемый Урбино, почил навеки, к моему большому горю. Я так любил его, что мне легче было бы умереть с ним вместе. И он заслужил эту любовь: это был человек больших достоинств, верный и прямой. У меня такое чувство, что я остался без жизни и не могу найти себе покоя»[384].

Примечательно, что о смерти последнего из своих братьев Микеланджело переживал меньше, чем о смерти слуги, что, вероятно, было связано с конфликтами в семье Буонарроти. Его отношения с племянником Леонардо тоже оставляли желать лучшего. Например, летом 1544 г., в период тяжелой болезни, Микеланджело направил ему письмо следующего содержания: «Я был болен. И ты пришел к серу Джованфранческо [Фаттуччи], чтобы справиться о моей смерти и увидеть, не оставлю ли я тебе что-нибудь. Разве тебе мало того, что я имею во Флоренции? Ты не можешь отрицать, что похож на своего отца, который во Флоренции прогнал меня из моего собственного дома. Знай, что я составил завещание так, что о том, что я имею в Риме, ты можешь больше не думать. Но иди с Богом и не приходи ко мне, и не пиши мне больше, и поступай так, как священник»[385]. Через несколько месяцев он сменил гнев на милость и выделил племяннику, а также своим братьям Джовансимоне и Джисмондо, по 1000 дукатов с обязательством положить их в банк или инвестировать в какое-нибудь дело, но Леонардо не сумел быстро найти применения этим деньгам, чем снова вызвал гнев Микеланджело.

Обеспечивая средствами братьев и отца, Микеланджело рано превратился в арбитра в отношениях между ними, как это случилось в 1509 г., когда Джовансимоне поссорился с Лодовико. По этому поводу Микеланджело писал отцу: «Лет десять я не получал таких скверных известий, как в тот вечер, когда читал ваше письмо. Я думал, что уладил ваши дела, так что вы сможете с моей помощью начать хорошее дело, и что все они приложат старания и будут учиться, чтобы потом, когда настанет время, применить на деле свои знания. Теперь же я вижу, что они делают как раз обратное, особенно Джовансимоне, и я заметил, что добром им помочь нельзя. ‹…› Я уже думал, не взять ли у него деньги, вложенные им в дело, и отдать их Джисмондо и Буонаррото, затем сдать дома и имение и на вырученные деньги и на то, что я вам еще дам, вы могли бы поселиться в каком-нибудь месте, где вам будет хорошо, и держать кого-нибудь, кто бы вам мог прислуживать, будь то во Флоренции или вне ее; того же негодяя оставьте у сохи».