Тициан. Любовь небесная – земная

– Не забывай, что я родился и вырос в Венеции, поэтому в тихих маленьких городах Террафермы, даже в самых красивых, мне скучно жить подолгу. А, во-вторых, епископ Бернард де Росси так меня полюбил, что нашел для меня работу в Риме, у папы Юлия.

– Вот это да! У самого папы?! – восхитился Тициан. – Значит, ты в Рим сейчас?

– Да, если смогу пробраться невредимым мимо всех этих военных лагерей и лесов с лихими людьми, – ответил весело Лоренцо. – Но, думаю, проберусь.

* * *

– Он никого не пускал целые сутки, – рассказывал сторож, – потом жуткий вой стоял всю ночь, будто волки выли. Мне кажется, мессир, там завелась нечисть, демоны пировали. Кровь стыла в жилах от этих звуков из преисподней, поэтому я и послал к вам, вы же сами сказали, если что… – Сторожа бил озноб.

– Ну? И что там теперь? – перебил его Контарини. С отрядом пеших аркебузиров сенатор пришел ко дворцу своего племянника.

– Я… я думаю, эти бесы заснули.

– Почему так решил? – спросил Контарини серьезно, не обращая внимания на смешки своих помощников и на их призывы немедленно штурмовать мастерскую.

– Тихо стало, мессир. Это совсем под утро. А потом дым пошел, странный какой-то дым, я же говорю, прямо как из преисподней.

– Дым? А что же ты молчал, дубина?! Сказки мне рассказывал? Пожара нам не хватало! Картины Джорджоне погибнут! Быстро на штурм! – скомандовал Контарини солдатам, те бросились к двери, словно спущенные с поводков псы. Повозившись с заколоченной и забаррикадированной изнутри дверью, солдаты сокрушили ее. Контарини ждал, а сторож, надеясь, что о нем забыли, потихоньку ушел.

– Пошли во-о-н! Быстро пошли вон отсюда! – раздался изнутри мощный рык. Сквозь выбитую дверь вырвались клубы дыма, сочился странный запах. Солдаты послушно вышли и окружили Контарини.

– Ну что? – спросил он. – Кто орет там? Почему вернулись, ослы трусливые? Хвосты поджали?

Аркебузиры пожимали плечами и топтались на месте.

– О господи, ну что вы уставились? Быстро перекрестились, пошли вперед и – сразу ко мне, доложить обстановку!

Солдаты переглянулись и нехотя поплелись в мастерскую.

– Если там огонь – картины выносите! Картины первыми выносите! – рявкнул им вдогонку Контарини.

Снова изнутри раздался яростный крик, переходящий в рычание, потом ругательства:

– Вы не нужны здесь, я вас звал, что ли? Кто там вами командует, бараны безголовые?! Быстро его сюда, я сказал! А вы – пошли вон! Во-о-н отсюда!

Контарини, не веря собственным ушам, сам отправился внутрь мастерской, натыкаясь за дверью на своих солдат, которые торопились ему навстречу.

– Эй! – крикнул Контарини в коридоре: – Ты кто?! Почему так разговариваешь с моими людьми?! И что делаешь в мастерской моего друга, Джорджо Барбарелли да Кастельфранко?!

Ему никто не ответил. Контарини понял, что напугал мародера или бандита, который пробрался к ослабевшему Дзордзи. Сейчас бандит или бежал, или спрятался. Дым потихоньку рассеивался, но странный запах остался. Наконец посреди зала сенатор увидел круглую патлатую фигуру, удивительно напоминающую огромного льва, вставшего на задние лапы. Человек загораживал кровать, повсюду были расставлены медные блюда и плошки, от которых поднимался дым.

– Я – Джулио Камилло Дельминио! – сказал человек, размахивая кадилом, словно великан – дымящей палицей. Контарини вспомнил, что видел этого человека на приемах у своего племянника. Был архитектор неделю назад и на похоронах королевы Кипра.

– Где Дзордзи? Ты ухаживаешь за ним? Он жив, по крайней мере? – Сенатор попытался заглянуть Камилло за спину.

– О чем ты спросил? – Камилло не отошел, продолжая дымить, загораживая то, что лежало на кровати.

«Еще один сумасшедший в этой страшной истории, – понял Контарини и машинально перекрестился. – Пробрался сюда какими-то путями и от горя свихнулся».

– Ты прекрасно меня слышал и хорошо меня понял, – повторил сенатор властно, давая понять, что его трудно запугать. – Покажи мне, что здесь произошло. И рассказывай, что знаешь.

Камилло отступил в сторону. На кровати, аккуратно убранной, лежали два человека. Два тела. Одно, совсем маленькое, было плотно завернуто в белое полотно, лицо тоже замотано. Рядом лежал с закрытыми глазами Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, руки его были сложены на груди, лицо выглядело бледным, но умиротворенным.

– Он жив? Спит?

– Спит? – переспросил Камилло тонким сорвавшимся голосом. – В некотором смысле да. Но для нас с вами он больше не п-п-проснется.

– Дзордзи заразился… от этой? Так быстро? Я тебя спрашиваю! – заорал сенатор страшным голосом.

– Нет. Он не болел… ч-ч-чумой, – отвечал Камилло задумчиво, ничуть не испугавшись крика и продолжая смотреть на Джорджоне.

– Что тогда с ним случилось?! Почему мямлишь, отвечай прямо! Ты что, убил его, негодяй?! Отравил? – осенило Контарини. Тут сенатор заметил, что огромный человек беззвучно плачет, трясясь всем телом. Однако спустя несколько долгих минут Джулио Камилло перестал трястись, гордо выпрямился и ответил, лишь слегка заикаясь: