И звали ее Марией Стюарт, и находилась она в Англии, и содержалась, в общем, на положении пленницы, и вступление ее в свои права означало бы полный крах всех людей, связавших свою судьбу с делом Реформации…
Секретная служба под руководством сэра Фрэнсиса Уолсингема весной 1585 года раскрыла заговор с целью убийства королевы Елизаветы. Один из видных заговорщиков, доктор богословия Уильям Пэрри, был захвачен в Англии и казнен – но корни заговора вели за границу, во Францию и в Испанию, где действовали английские католические семинарии. Там готовились кадры для подполья, там разрабатывались планы устранения Елизаветы Первой – и успех всех этих планов самым существенным, буквально решающим образом зависел только от одного – успеют заговорщики вовремя освободить из ее заточения Марию Стюарт, «…
Это обстоятельство – наличие католической наследницы – очень тревожило членов Тайного Совета, и поведение их августейшей повелительницы, королевы Елизаветы, их настроения тоже не улучшало. Она, например, категорически отказалась исключить Марию Стюарт из линии своих наследников, она отклонила предложение лорда Берли – позволить Тайному Совету и Парламенту в случае ее внезапной кончины совместно избрать ей наследника.
Она даже не пожелала объяснить мотивов отказа.
Если бы она решила иначе, история, возможно, пошла бы по другому руслу – у ее советников было бы меньше причин для беспокойства, и они, может быть, не взялись бы за дело обеспечения «…
В числе ее верных слуг были талантливые люди, не желавшие «…
Они предпочитали формировать обстоятельства сами.
II
Посол Франции при дворе королевы Елизаветы, Гийом Клод дел’Обепин (Aubespine), барон де Шатонеф, испытывал серьезные затруднения. Среди его прочих инструкций ему было поручено поддерживать связь с Марией Стюарт – как-никак она была когда-то королевой Франции.
С другой стороны, еще в 1582 году его предшественник, месье Мовисьер, получил предупреждение со стороны английского Тайного Совета, что вся корреспонденция между Францией и Марией Стюарт в обязательном порядке должна идти через английское посольство в Париже. Мовисьер протестовал и ссылался на дипломатический иммунитет. Его не выслали, как дона Бернардино – разрыв с Францией был нежелателен, – но за ним, конечно же, следили. После раскрытия заговора доктора Уильяма Пэрри всякая связь Марии Стюарт с окружающим миром была пресечена, и французское посольство больше не могло посылать ей никаких писем. Так что когда в кабинете барона де Шатонефа появился некий Джилберт Джиффорд (Gilbert Gifford) и сообщил, что у него есть «…
Он навел о нем справки.
Выяснилось, что Джиффорд был родом из старой католической семьи, что его отец попал под волну «…
Как ни странно, это очень пошло ему на пользу в Париже.
Как обычно в среде всякой политической эмиграции, различные группы, вроде бы принадлежащие к одному и тому же движению, отчаянно ссорятся друг с другом. Не избежали этой беды и английские католики, оказавшиеся за границей. Глава парижского общества католиков-англичан, Томас Морган, просто на дух не переносил доктора Аллена, главу такого же общества в Реймсе.
Так что в его глазах для Джиффорда не могло быть рекомендации лучше, чем исключение из реймской семинарии.
В общем, из Парижа Джиффорд вернулся в Англию с самыми лучшими рекомендациями от Томаса Моргана, в которых было сказано, что он достойнейший человек и заслуживает всяческого доверия. У него было даже письмо к Марии Стюарт, написанное тем же Морганом, – и там тоже говорилось, что на Джиффорда можно положиться.
Тем не менее барон де Шатонеф был все еще полон подозрений – и он напрямую спросил своего гостя: каким же образом он сможет передавать пленной шотландской королеве какие бы то ни было бумаги, если в праве общаться с ней отказано даже ему, послу Франции? Джиффорд с ответом совершенно не затруднился и пояснил, что письма будут помещать во флягу, спрятанную под вторым дном бочонка с пивом. А чтобы фляга там не каталась и не создавала лишнего шума, остаток пространства будет наполнен соломой. Так что все будет в полном порядке.
Посол подумал и решил попробовать.