Тюдоры. «Золотой век»

Затруднения, собственно, начались еще во время ее процесса. Согласно английским законам, пэра Англии могли судить только другие пэры, то есть существовал принцип «…суда равных…». Но где найти равных суверену, хотя и бывшему? Мария Стюарт на это обстоятельство и указала – какое право имеют английские лорды, заседающие в суде над ней, ее судить? Она иностранка, попавшая в Англию в качестве гостьи, незаконно задержанная и лишенная свободы, а теперь еще и поставленная перед судом, не имеющим над ней никакой юрисдикции, ибо в делах своих монархи ответственны только перед Господом.

Лорд Берли ответил ей ссылкой на давнишние договоры между Англией и Шотландией, согласно которым Шотландия признавалась вассалом английской Короны. Аргумент был, конечно, крайне спорный – в Шотландии правил сын Марии Стюарт, король Джеймс, и никто его права на престол не оспаривал и ни о каком вассалитете речи с ним не заводил.

Ну, судьи за юридической точностью формулировок особенно не гнались, и процесс пошел себе своим чередом и дальше.

Марии Стюарт были предъявлены обвинения в покушении на жизнь королевы Елизаветы, а в качестве улик суду были предъявлены копии ее писем. Она все отрицала и говорила, что уличающие ее слова могли быть включены в письма без ее ведома рукой шифровавших послания секретарей. Она требовала очной ставки с ними, в чем ей было отказано. Еще бы – их давно уже казнили.

В общем, приговор был предрешен – Марию Стюарт нашли виновной и приговорили к смерти.

Иностранные дворы протестовали, и довольно бурно. Генрих Третий Французский написал Елизавете, что в Англии не существует закона, по которому его родственница, вдова его умершего брата, Франциска Второго, может быть признана виновной. Королева Елизавета ответила очень резко – она сказала послу Франции, что такого рода разногласия «… ставят под угрозу англо-французскую дружбу…».

Примерно в том же духе было отвечено и на формальный протест Шотландии.

С собственным Парламентом, требовавшим казни, она разговаривала совершенно в другом духе – королева благодарила своих верных подданных за преданность, но настаивала на том, что следует держаться духа милосердия. Эта речь явно целилась не столько в членов Парламента, сколько в аудиторию за рубежом.

В общем, понятно, что в такой ситуации было бы лучше для всех, если бы Мария Стюарт внезапно умерла – ну, например, от угрызений совести. И ей можно было бы в этом даже и помочь…

Такого рода намеки делались тюремщику королевы Марии, Эмиасу Паулету, и исходили они с самого верха, от лорда Роберта Дадли, графа Лестера. Елизавета Первая тоже не возражала бы, если б проблема решилась как бы сама собой, да вот беда – Паулет убить свою узницу отказался наотрез. Он действительно был «старым законником» – французскому послу не соврали.

Конечно, при желании можно было найти человека посговорчивее – но и лорд Берли, и сэр Фрэнсис Уолсингем стояли за «… законный суд и законный приговор…». Королева Елизавета, по своему обыкновению, колебалась, тянула время, выискивала всяческие предлоги для того, чтобы отложить решение, и всяческими отговорками довела своих советников до полного изнеможения.

Но в феврале 1587 года она подписала наконец смертный приговор, вынесенный ее судом.

Глава 30 Английское Предприятие дона Филиппа

I

Вести о казни Марии Стюарт достигли европейских столиц очень быстро, но, пожалуй, самыми первыми их получили испанцы. Помимо многочисленных донесений, поступавших к ним от торговцев-нейтралов вроде венецианцев, помимо донесений агентов на службе у Александра Фарнезе, наместника дона Филиппа в Нидерландах, были еще и так называемые «… специальные источники…».

Так что о событии, происшедшем в Англии 18 февраля 1587 года, в Мадриде узнали – и сведения были не откуда-нибудь, а прямо из английского посольства в Париже.

Посол Англии сэр Эдвард Стаффорд однажды в разговоре с испанским послом, уже хорошо нам известным – доном Бернардино де Мендоза, – выразил желание быть полезным королю Испании, дону Филиппу, «…во всем, что не будет противоречить интересам его государыни, королевы Елизаветы…». Дон Бернардино проявил полное понимание деликатного положения собеседника – которое действительно было деликатным, потому что король Филипп II Кастильский и королева Елизавета I Английская по отношению друг к другу пребывали в состоянии необъявленной войны.

C тех пор жалованье Стаффорду шло не только из Лондона.