Читаем Тюремный дневник полностью

Мы отъехали от аэропорта, и следующие четыре часа я любовалась красотами вечнозеленых деревьев заповедника северной Флориды. Из окошка можно было, оставаясь невидимой для пассажиров проезжающих мимо автомобилей, разглядывать простых людей, весело болтающих в салонах маленьких ярких машинок. «Интересно, о чем говорят эти люди?» – думала я. Эти мысли хоть как-то помогали отвлечься от главного тревожащего меня в тот момент вопроса: что меня ждет в федеральной тюрьме и будет ли это новый подвальный карцер без окон. Честно сказать, я не хотела, чтобы мы поскорее приехали, лучше пусть дорога продлится подольше. Возможно, это был последний глоток относительной свободы и социума, который мне предстояло испить до погружения в беспросветный мрак карцера.

Заключенные в салоне разговорились и рассказывали друг другу про свой опыт пребывания в федеральных тюрьмах.

– Извините, – сказала я, немного осмелев, – а в этой тюрьме, куда мы направляемся, есть карцер?

Одна из заключенных, похожая скорей на пухлого мексиканского подростка с короткой стрижкой, чем на женщину, но самая опытная из всех, судя по уверенности речи и детальности рассказов, ответила на мой вопрос:

– Карцер? Не, это не карцер. Это называется ШУ (Special Housing Unit, SHU). Но тебе-то зачем? Ты вроде не буйная? Туда ж за драки отправляют, секс, наркоту и все такое. А с виду по тебе не скажешь… – недоверчиво смерила меня взглядом она.

– Нет, я просто так спрашиваю, – начала оправдываться я. Кажется, девушки не узнали меня, всемирно известную «русскую шпионку-соблазнительницу», и это незнание я хотела сохранить в неизменном виде.

– ШУ – это яма, детка, – продолжила она. Там подвал, короче, и ты туда не хочешь, так что лучше будь паинькой, не доставляй беспокойства надзирателям.

Беспокойства я никогда не доставляла, представить меня участницей потасовки или торгующей в тюрьме наркотой можно было тоже вряд ли. Но мой печальный опыт столкновения с самой справедливой в мире американской системой правосудия уже доказал мне, что для того, чтобы загреметь в тюрьму, а там – в спец-изолятор, нарушать закон не нужно.

– Русская, что ль? – послышалось с заднего сиденья автобуса.

Я вздрогнула и обернулась.

Там сидела белокожая молодая девушка, татуированная по самую шею, с копной спутавшихся блондинистых волос.

– Да, – тихо ответила я. – А что?

– Да не, ничего. У меня просто муженек был русский. Он-то меня сюда и засадил, – прогремела цепями она. – Да ты не ссы, все нормально. Я русских люблю. Просто один козел попался. Русские мальчики, они такие, – улыбнулась она и закатила глаза. – Не то что америкосы, как дохлые рыбы. Фу. За такое я б еще раз села!

Женщины вокруг громко засмеялись, и разговор переключился на обсуждение опыта интимных отношений с представителями мужского пола разных рас и национальностей. Я снова уставилась в окно.

Автобус въехал в столицу штата город Таллахасси – из окна я заметила дорожный знак, приветствующий гостей и жителей столицы, и тут же свернул на небольшую асфальтированную дорогу, на которой не смогли бы разъехаться даже пара машин.

«Внимание! Территория Федерального бюро тюрем США Въезд только для персонала!» – грозно сообщала табличка.

Вдоль окна потянулись три ряда тюремной колючей проволоки, казавшейся серебряной на ярком солнце.

Машина, наконец, остановилась.

– Твою ж мать, – заорала мексиканка-подросток, – это же ШУ. Точняк кого-нибудь туда определят, – продолжила она, внимательно оглядывая пассажирок салона.

Я в ужасе смотрела в окно. Я знала, кто этот «кто-нибудь».

Снова стали называть фамилии заключенных, и женщины одна за другой потянулись к выходу из автобуса. Я же в тот момент четко осознала, что сейчас совершится мой первый акт неповиновения в тюрьме. Это то чувство, когда животный страх берет верх над здравым рассудком. Умом я понимала, что сопротивление не только бесполезно, но и совершенно точно ухудшит мое и без того плачевное положение, но в карцер я больше не могла. Ни за что. Поэтому я тихо встала и пересела на самое дальнее сиденье в автобусе, словно сигнализируя, что вытаскивать им меня придется силой. Так прошло, наверное, пара минут, пока я не осталась в автобусе одна.

– Бутина! – крикнул надзиратель. Я собрала остатки храбрости, медленно поднялась и побрела к выходу из автозака.

Заселение в барак

Перейти на страницу:

Все книги серии Портрет эпохи

Я — второй Раневская, или Й — третья буква
Я — второй Раневская, или Й — третья буква

Георгий Францевич Милляр (7.11.1903 – 4.06.1993) жил «в тридевятом царстве, в тридесятом государстве». Он бы «непревзойденной звездой» в ролях чудовищных монстров: Кощея, Черта, Бабы Яги, Чуда-Юда. Даже его голос был узнаваемо-уникальным – старчески дребезжащий с повизгиваниями и утробным сопением. И каким же огромным талантом надо было обладать, чтобы из нечисти сотворить привлекательное ЧУДОвище: самое омерзительное существо вызывало любовь всей страны!Одиночество, непонимание и злословие сопровождали Милляра всю его жизнь. Несмотря на свою огромную популярность, звание Народного артиста РСФСР ему «дали» только за 4 года до смерти – в 85 лет. Он мечтал о ролях Вольтера и Суворова. Но режиссеры видели в нем только «урода». Он соглашался со всем и все принимал. Но однажды его прорвало! Он выплеснул на бумагу свое презрение и недовольство. Так на свет появился знаменитый «Алфавит Милляра» – с афоризмами и матом.

Георгий Францевич Милляр

Театр
Моя молодость – СССР
Моя молодость – СССР

«Мама, узнав о том, что я хочу учиться на актера, только всплеснула руками: «Ивар, но артисты ведь так громко говорят…» Однако я уже сделал свой выбор» – рассказывает Ивар Калныньш в книге «Моя молодость – СССР». Благодаря этому решению он стал одним из самых узнаваемых актеров советского кинематографа.Многие из нас знают его как Тома Фенелла из картины «Театр», юного любовника стареющей примадонны. Эта роль в один миг сделала Ивара Калныньша знаменитым на всю страну. Другие же узнают актера в роли импозантного москвича Герберта из киноленты «Зимняя вишня» или же Фауста из «Маленьких трагедий».«…Я сижу на подоконнике. Пятилетний, загорелый до черноты и абсолютно счастливый. В руке – конфета. Мне её дал Кривой Янка с нашего двора, калека. За то, что я – единственный из сверстников – его не дразнил. Мама объяснила, что нельзя смеяться над людьми, которые не такие как ты. И я это крепко запомнил…»

Ивар Калныньш

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес