Тюремный дневник

– Не благодари, – улыбнулась она. – Сама не знаю, как среди нашей литературной помойки могла оказаться эта книга.

Хелен, не под стать всем остальным заключенным, которые едва умели читать, оказалась очень образованной женщиной, интересующейся политологией, философией и историей так же, как я. Она состояла в Республиканской партии и разделяла мои взгляды на право граждан владеть оружием. Она тоже любила классическую музыку и оперу. Хелен много знала об искусстве и тоже любила работы Сальвадора Дали. «Удивительная удача», – думала я.

Мы вместе решили изучать иностранный язык – Хелен давно мечтала о партнере для изучения итальянского, а тут появилась я. Ей, как она говорила, было очень одиноко, а потому в те дни, когда на смену заступал офицер Джонсон и оставлял мое окошко в железной двери камеры открытым, мы могли часами болтать обо всем на свете. Искренне полюбив Хелен, я тем не менее прислушалась к совету своего адвоката, и когда она начинала интересоваться ходом моего дела, говорила, что не хотела бы это обсуждать. Хелен не настаивала, но немного обижалась, что доставляло мне серьезные душевные переживания. Хелен стала первым человеком, с которым я общалась через маленькое окошко для еды.

Ладони на тюремном стекле

Спустя пару недель мне разрешили тюремное свидание. Они разрешались два раза в неделю по 30 минут каждое. Для этого необходимо было подать специальную заявку в администрацию тюрьмы. Встречи, или, как они еще назывались, бесконтактные визиты, проходили в длинном узком бетонном зале с высоким, наверное, в пять метров, потолком, отчего в помещении царило постоянное эхо. На расстоянии не больше шага напротив бетонной стены располагались шесть бетонных пеньков, каждый из которых предполагался для заключенного, общающегося через телефонную трубку с посетителем по ту сторону толстого стекла. Места разделялись невысокой металлической перегородкой. Пока я находилась в режиме сегрегации, в комнате для свиданий я была одна.

Моим первым бесконтактным посетителем стал Джим. Когда он увидел меня за стеклом, сжимающей телефонную трубку, на его глаза едва не навернулись слезы. Но он по-мужски подавил эмоции, взял себя в руки и улыбнулся:

– Привет, Мария! Как ты?

– Нормально, Джим. Как говорят русские: «Не дождетесь!».

Так к нашим ночным телефонным переговорам добавились телефонные переговоры сквозь стекло. Мы старались не говорить ничего важного о моем деле, понимая, что все разговоры записываются и каждое неаккуратно сказанное слово будет обязательно использовано против меня в суде. Потому мы решили, в лучших традициях нашей дружбы, говорить о науке, космосе, религии и путешествиях. Я много рассказывала ему про Алтай, красоты российских просторов. Наши разговоры позволяли мне вырваться из тюремного плена, забыть о страшном настоящем и еще более пугающем будущем. Мы даже выработали специальный, только наш, жест приветствия и прощания: оказавшись друг напротив друга, пока не видел надзиратель, я на миг касалась ладошкой холодного тюремного стекла, а он по ту сторону прикладывал свою руку к моей. Это был бесконтактный контакт, обмен энергиями, он будто придавал мне сил не сдаваться. Я знала, что по ту сторону стекла есть человек, который верит мне и никогда не оставит в одиночестве. Когда время визита истекало и меня возвращали в камеру, энергия этой руки и нашей беседы, похожей на полет свободного разума, придавала мне силы пережить следующую неделю до новой встречи с ним.

«Если в мире действительно есть платоническая любовь, – написала я однажды в своем дневнике после встречи с Джимом, – то это именно она. – Самоотверженная и верная, без тени корысти и лжи, основанная на сострадании к невинному узнику, оказавшемуся в беде по велению политических кукловодов в высших эшелонах американской власти. У этой любви нет национальности, у нее нет конфликта на почве политических взглядов, а ведь они у нас с Джимом диаметрально противоположны».

Первый допрос ФБР

– Мария, – сказал мне однажды Боб, когда меня привели в комнату для встреч с адвокатами. – ФБР и прокуратура хотят с тобой поговорить. Они предлагают забирать тебя на беседы пару раз в неделю. Решать тебе, но я думаю, что это может быть нам полезным – пусть они услышат тебя. Может быть, это убедит их в необходимости просто прекратить этот цирк. Видеть материалы дела – это одно, а услышать тебя, совершенно искреннего и невиновного идеалиста, – это другое.

– Я не против, Боб, – кивнула я. – Мы же это им давно предлагали, еще до моего ареста. Мне нечего скрывать, я ничего не сделала.

– Хорошо, – улыбнулся Боб. – Я им передам. Надеюсь, у этих людей есть остатки мужества, чтобы признать, что все это дело и яйца выеденного не стоит. И они просто отзовут иск.