Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании

И снова голос, хриплый от сигарет:

– А ты ничего, док, симпатичная!

– Заткнись! – заорал охранник, бежавший за мной, стукнув кулаком в дверь.

Я тем временем устремилась к толпе, собравшейся перед камерой в конце галереи. Судя по искреннему ужасу у всех на лицах, зрелище там открывалось совершенно жуткое. Протолкнувшись ко входу, я увидела настоящую кровавую баню. Кровь была повсюду, покрывая пестрыми брызгами и стены, и кровать. На цементном полу в багряной луже корчился мужчина с перерезанным горлом.

К счастью, молодой и очень компетентный врач по имени Марк уже находился на месте и пытался остановить кровотечение. Он работал неподалеку, когда включился сигнал тревоги. Скорая уже ехала. Марк стоял на коленях, склонившись над заключенным, в белой рубашке, залитой кровью, и обеими руками зажимал зияющую рану. Чем арестант смог ее нанести? Пронесенным контрабандой ножом или бритвой? В данный момент это не имело особого значения.

Я натянула хирургические перчатки и встала на колени по другую сторону от Марка. Теперь мы оба зажимали парню горло, стараясь давить достаточно, чтобы кровь не текла, но в то же время не чересчур сильно, чтобы его не задушить, поскольку давление приходилось и на дыхательные пути.

Он весь дергался и извивался, что нам только мешало, и что-то выкрикивал на языке, которого я не понимала.

– Кажется, он испанец, – сказал Марк, – ни слова не понимает по-английски.

Заключенный завертелся с еще большей силой, и мои руки соскользнули с его шеи.

– Черт побери, может кто-нибудь его подержать! – закричала я.

В камере было слишком тесно даже для нас троих. Двое тюремных офицеров, стоявших в дверном проеме, схватили его за ноги, стараясь прижать их к полу. Лужа крови разрасталась с каждой секундой, растекалась по полу, пробираясь под моими туфлями к стенам. Несмотря на ее обилие, артерия, похоже, не была задета, иначе он уже давно бы умер.

Марк прорычал:

– Да где же эта скорая!

Казалось, что до ее приезда прошла целая вечность. Жизнь парня в буквальном смысле утекала у нас между пальцев, и оба мы уже думали, что он так и умрет в этой страшной маленькой камере.

Я продолжала зажимать рану, похожую на сырое мясо. Кровь струилась по пальцам, сбегая на густые длинные волосы мужчины и склеивая их в липкие комки. Ему было лет двадцать пять. Как печально пытаться покончить с собой, когда ты еще толком и не жил! Я даже имени его не знала. Все, что я могла сделать, это продолжать говорить с ним, пытаясь утихомирить.

– Все будет хорошо, мы о вас позаботимся, – бормотала я, стискивая края раны. Вряд ли он понимал мои слова, но интонации, надеялась я, его немного успокаивали.

Внезапно он вздрогнул и снова начал извиваться. Мы как будто ловили скользкую лягушку, столько крови натекло вокруг.

– Да подержите же его! – закричал Марк.

Он понимал, что персонал не виноват в том, что камера слишком тесная, но все мы страшно волновались, не зная, удастся ли сохранить заключенному жизнь.

– Разойдитесь, едут носилки!

Наконец-то! Помощь прибыла, отчего я испытала невыразимое облегчение. Мы изо всех сил сражались, чтобы парень выжил. Такой стресс, такая ответственность… От сознания того, что сейчас эту ответственность можно будет переложить на других людей, у которых гораздо больше средств, чтобы справиться с задачей, у меня закружилась голова.

Толпа снаружи расступилась, давая дорогу фельдшерам скорой. На полу было столько крови, что они каждую секунду рисковали поскользнуться. Заключенный затих, и его готовились переложить на носилки. Голова его перекатилась на бок, глаза то открывались, то закрывались, с каждым разом оставаясь закрытыми все дольше. Мы его теряли. Фельдшеры начали отсчет, чтобы поднять его одним рывком:

– Раз-два-три!

Они переложили парня на носилки, пока я продолжала давить на рану. В тот момент, когда показалось, что заключенный умер, веки его вдруг поднялись. Он посмотрел мне прямо в глаза, выразительным говорящим взглядом. Я подумала: Бедняга, последним, что он увидит в жизни, буду я!

Однако у него определенно имелись на этот счет собственные соображения, так как он снова начал вырываться, словно животное, посаженное в клетку. Невозможно было понять, хочет он освободиться или пытается нам помешать его спасти.

Мы прижали его к носилкам, а фельдшеры затянули ремни у него на руках и ногах. Мне хотелось закричать:

– Мы изо всех сил бьемся, чтобы спасти тебе жизнь, а ты сам себя убиваешь! Да полежи ты спокойно!

Пришлось напомнить себе: изначально он все-таки хотел умереть. Я смотрела, как его на каталке увозят по галерее, надеясь, что парень выживет. Ему все так же зажимали рану; скорой нужно было как можно быстрей доставить его в госпиталь. Горло он прорезал слишком сильно и глубоко, чтобы отделаться простым наложением швов. Наверняка понадобится массированное переливание крови, если он вообще доживет до больницы.