Тюрьма

На оставшиеся после ограбления молочного магазина деньги взяла билет на московский поезд. В окошечке кассы студенистой массой колыхалось лицо, на котором немигающими точками стояли свиные глазки, сверлившие странную пассажирку удивленным, негодующим взглядом. Как только такие осмеливаются брать билеты! В поезде люди приличные, а эта топчется перед кассой, как безумная, как попрошайка, как юродивая, одежда измята, перепачкана, в волосах застряли пучки травы только что не с корнями и землей, — и туда же метит, в вагон, к господам!

На билет до Москвы денег не хватило, да ей и не нужно было в столицу, расплатилась за проезд до какой-то промежуточной станции, название которой тут же вылетело из головы. До отправления поезда оставалось еще с полчаса. Подбежал юркий молодой человек:

— Прошвырнемся, куколка?

Инга сердито отмахнулась. Многое вызывало недоумение. Не объявлен розыск, не кишат вокруг агенты, не хватают, не ловят, не вынуждают выхватить ножик, всюду умиротворение, обыденность, рассеивающая опасения, притупляющая страх. Ей выпало ехать в последнем вагоне, а компании подполковника — в головном. Инга увидела этих благополучных людей на перроне, они вяло переговаривались между собой, и она не решилась подойти к ним близко. Правда, узнать ее мог один Якушкин. Но зачем рисковать прежде времени? Вот бы толкнуть под поезд ихнюю тетку, да так, чтоб в полете успела вообразить себя героиней знаменитого романа! Наступило время путаницы; с головой что-то делалось. Две небезызвестные Анны… Одна из них разлила масло на рельсах и прославилась в качестве Аннушки. Вдруг солидный и гордый офицер (он в штатском, а офицерская сущность угадывается) поскользнется в самый неподходящий момент? Но зачем ему на рельсы? Может быть, спасать упавшую тетку…

А не хочется думать об этой ихней тетке что-нибудь скабрезное, выдумывать разные пошлости, шельмовать. Зачем? Тетка хороша собой, писаная красавица. Все в ней полнится соблазнами, так и брызжет, но ее помыслы, может, чисты, и на совести нет никакого греха. Это вполне вероятно, стало быть, самое разумное — взглянуть на тетку уважительно. Инга знала, что доживает свои последние часы. Самое верное в такой момент — не путаться, не фантазировать, не трусить, не звереть. Когда поезд тронулся, она села в пустом купе у окна и, тупо глядя на мелькавшие за ним огоньки смирновской окраины, прикидывала, как ей лучше осуществить задуманное. Но ничего не выходило, то есть выходило лишь, что лучше осуществить, чем нет. Однако она знала это и раньше, для чего же ей было бы еще садиться в поезд, как не для того, чтобы выполнить задуманное? А вот как сделать это наилучшим образом и при каком именно раскладе сделанное можно будет признать сделанным хорошо и даже превосходно, она не имела представления.

Затем ее подхватил порыв, она подчинилась ему, не вдаваясь в суть, встала и пошла по вагонам в голову поезда. Был уже поздний час, но вообще-то рано, если принять во внимание, какую цель она преследовала. Нужно было миновать вагон-ресторан, и, войдя в него, Инга тотчас увидела всю компанию за дальним столиком. Якушкин сидел спиной к двери, в которую она вошла, так что Инге словно ничего иного не оставалось, как сесть за столик прямо у него за спиной, — это было рискованно, он мог в любую минуту повернуться и увидеть ее, но ей почему-то казалось, что выбор места подсказывает сама необходимость убить предателя. Кроме того, представлялось важным услышать, о чем говорят эти люди, несомненно, приложившие руку к убийству ее мужа.

Они уже расслабились за обильным столом, выпили и закусили, подполковник угощал, он сознавал себя хозяином этого застолья. Пир во время чумы, определила Инга. Якушкин предатель, а кто из них выбросил моего мужа в окно? Кто бил его по рукам, когда он отчаянно цеплялся, в последней попытке спастись, за перила балкона? Теперь веселятся. Архипов, должно быть, кричал, но кто-то из них зажал ему рот, иначе она услышала бы его крик; не исключено, сунули в рот кляп. Расстегнув китель, подполковник, неожиданно багроволицый, каким его, возможно, еще никто не видел, обводил сотрапезников насмешливым взглядом, снова и снова, раз обведет — и опять словно по кругу, и все легонько покачивал головой, кивал и кивал. И кто ни попадет в поле его зрения, всякий несет околесицу, все они из одного теста, подполковник удивлялся и посмеивался про себя. А Валентина Ивановна блаженно улыбалась, радуясь изобилию водки, еды и мужчин, хотя, сознавая свою ослепительную красоту, понимала, что достойна чего-то лучшего.