Тюрьма человека. Стены

Всего, что вкруг тебя кружило…

ГРЕК: Нет, нет! Это не ты писал! Ты не слышишь?

ЕРОФЕЙ: Не слышу. Во мне сломали это, чем слышат…Я пустой.

ЭСПЕРАНСА: Я когда-то рассказ читала. О человеке, приговоренном пожизненно. Над ним тоже сделали опыт…

ВОР: Читала она!

ЭСПЕРАНСА: Представь себе! Так вот: тому человеку дали простой воды, а сказали, что это такое особенное лекарство, и если он его выпьет, то станет птицей и улетит на волю…

ЕРОФЕЙ: Птицей? Какой?

ЭСПЕРАНСА: Не важно! Короче, утром вошли в камеру, а в ней пусто! А на полу под окном — перо!

ГРЕК: «Я тоже стану птицей, когда придет мой срок…»

ЕРОФЕЙ: Я хочу быть человеком, Аглая. Все вспомнить. Это не важно, сколько мне осталось быть, помнить… Надя, сколько на часах?

ЭСПЕРАНСА: Они встали.

ЕРОФЕЙ: Всю ночь мы жгли документы. С кем-то. Я и свои сжег. В чужой квартире с репродукциями картин. Ты была там со мной? Аглая?

ЭСПЕРАНСА: Стелла. Ее парнишка в облаву попал четыре года назад. С концами. От него у нее дочка.

ЕРОФЕЙ: Люди любили, мечтали о детях, стихи читали, и вдруг… Почему так?!

ЭСТРЕЛЬЯ: Именно потому. Грабить и убивать нам не нравится, а власть не нужна и даром. Мы обычные люди, рожденные для обычной жизни, но мы ее любим, и этим им всем мешаем. Всяческим вождям и жрецам.

ЕРОФЕЙ: Вот теперь я — слышу! Аглаю.

ЭСТРЕЛЬЯ: Они нас все время пытаются переделать. То в солдатиков-зомби превратить, то в тупую рабочую скотинку, но у них все время не получается. Конечный продукт оказывается — не тот!

ЕРОФЕЙ: Но они и дальше пытаются…

ЭСТРЕЛЬЯ: Я училась в Университете, Ероша. На филологии. При втором президенте еще училась, а при третьем закрыли наш Универ. Вернее, сделали частным, для детей элиты.

ВОР: Я ж говорил! Но это раньше началось, при демократах! Они все это спровоцировали!

ГРЕК: Боролись мы с ними, боролись и доборолись!

ЭСПЕРАНСА: Плохо, значит, боролись!

ВОР: А брат твой где был?!

ЭСПЕРАНСА: А вы забыли, как его всегда задвигали?! Что правящая партия, что оппозиция! Те козлы друг с другом только с трибун рубались! На одних они банкетах гуляли и против Светозара все вместе перли! Единым фронтом! Вы где тогда были, правильные такие?! Почему его партия в парламенте только девять голосов получила?!

ЕРОФЕЙ: Мы уже тогда ни во что не верили.

ГРЕК: Он имеет в виду массы, электорат. Потому что мы как раз таки работали на партию Светозара. Поэтому, наверное, и сидим здесь. В качестве подопытных кроликов.

ВОР: И я?

ГРЕК: Ты — блатной.

ВОР: Да, меня Тихон Сергеич держит здесь, чтобы я смотрел на вас и портки пачкал со страха.

ГРЕК: Не дамся. Пока дышу, жив — не сделать им из меня кусок протоплазмы!

ВОР: Ты б не очень! А то придут, кольнут, с Ерошей не попрощаешься.

ГРЕК: Я — человек! У меня есть душа, судьба! Моя личностная история! Имя! Я… Грек! Я — Грек! Я — Грек!..

(В кабинете Коменданта Комендант и Тихон пьют чай с баранками)

КОМЕНДАНТ: Ну, что там, есть какие-то подвижки?

ТИХОН: Болтают. Что синее бывает, что желтое…Бред несут.

КОМЕНДАНТ: А девицы?

ТИХОН: Одна пыталась любовью заняться с Ерофеем, но он бы не смог, я поэтому его от стресса избавил. От негатива. Вора привел…

КОМЕНДАНТ: Ерофею уже никакой негатив не страшен, он у нас отработанный материал. А вот как бы он повел себя с женщиной… На это любопытно было взглянуть. Что в нем могло проявиться, заговорить!.. Переусердствовал ты, Тихон Сергеич. Гуманизм гуманизмом, а интересы дела на первом месте.

ТИХОН: Виноват.

КОМЕНДАНТ: Баранки бери… Ничего бы у них там, конечно, не получилось. Обстановка не та! Ерофею Микулину для интима свечи нужны, шампанское, музыка… Он у нас не дикий гунн, не ордынец… Был.

ТИХОН: Еще есть.

КОМЕНТАНТ: Чисто условно. Грек — что?

ТИХОН: Что обычно. Исключительностью своей похваляется, невосприимчивостью к процедурам.

КОМЕНТАНТ: Но он — Грек? По-другому не назывался?

ТИХОН: Никак нет.

КОМЕНТАНТ: Ты чай пей, сидишь тут, как не родной… Мы с тобой, сколько вместе в стенах этой твердыни?

ТИХОН: Со дня основания.

КОМЕНТАНТ: То-то! Субординация субординацией, а совместный отдых — дело святое. Расслабься. На девиц не ведется, значит, наш Грек, а в воскрешение Светозара верит! Упертая бестия!

ТИХОН: Светозар — это же просто символ

КОМЕНДАНТ: Не просто, пока кто-то на него уповает.

ТИХОН: Уповают. И здесь, и за стенами.

КОМЕНДАТ: Люди во все века спасались от правды жизни легендами, а в них глубинной правды порой куда больше, чем в официальных исторических хрониках.

ТИХОН: Надо было Светозара предъявить толпе. Мертвого.

КОМЕНДАНТ: Символы бессмертны, Тихон Сергеич. Толпа бы его обязательно воскресила или, того пуще, возвела в ранг святых.

ТИХОН: Что же делать?

КОМЕНДАНТ: Христос терпел и нам велел, а торопливость нужна при ловле кого?

ТИХОН: Террористов.

КОМЕНДАНТ: Блох! Вот как вылетят на волю птенцы этих стен, и Светозар пригодится. Имя есть, осталось его положить на образ.

ТИХОН: Вы имеете в виду Грека?

КОМЕНДАНТ: Я пока никого в виду не имею. Так, мыслю вслух. Может, относительно Микулина передумаю. Говоришь, он вспомнил что-то?

ТИХОН: Скорей, Грек за него вспомнил. Точнее, выдумал.