Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

— Да, чаще, чем все остальные, примерно раз в год. Особенно запомнилась наша первая встреча. В 1968 г. Андропов только заступил на пост — сменил Семичастного, их Аллилуева «развела». И приехал смотреть Лефортово. Я волновался — не снимет ли меня? Поговорили, и Андропов велит: «Показывай свое хозяйство». Ну, думаю, раз «свое», значит, оставляет меня. Повел Юрия Владимировича сразу на второй этаж. А там на стене портреты членов Политбюро висят. Андропов спрашивает: «Этот иконостас здесь нужен?»

А то я скажу «не нужен», когда он сам там в кандидатах висит! «Так точно!» — отвечаю. «Объясните». «Поскольку, — говорю, — это советское учреждение, то советские люди должны знать своих руководителей». Андропов смеется: «Ну, убедил». Осмотрел он все подробно, зашел в камеру, справился о режиме. Понравилось ему все, особенно порядок. Потом мы сели пить чай. Андропов поблагодарил меня и сказал — если что понадобится, обращайся. Мы встречались еще не раз. А потом, когда он стал Генеральным, однажды мне понадобилась помощь, и я набрался наглости и обратился к нему. Он мне помог.

— С заключенными у вас бывали доверительные беседы?

— Да, я со всеми по-человечески разговаривал.

— А особо кто-нибудь запомнился?

— Да, я всех помню, а знаменитостей у меня перебывала уйма. Кстати, это неправду писали, что для Чурба-нова камеру специально ремонтировали, — ремонт был на всем этаже. Перед самой пенсией у меня побывал Руст. Я с ним шутил: «Руст, я в Сибири уже договорился с начальником лагеря, он по знакомству отложил для тебя пилу «Дружба», это ведь большой дефицит. Готовься заниматься прополкой тайги». Он спрашивает: «А что это такое?» — «Ну, деревья рубить в лесу». Руст удивляется: «А зачем же рубить деревья?» У них к лесу другое отношение.

Бывали у меня и другие иностранцы. Одних немцев посадили за то, что приехали к нам как туристы и стали разбрасывать листовки антисоветского содержания. И вот возвращаются они из Мордовии, каждый в лагере по 1666 рублей заработал. А советские рубли вывозить нельзя. Я предложил — пустим их с надзирателями по магазинам, пусть отовариваются. Начальство говорит — убегут. Да куда они денутся! Короче, пустили их — одного по Кутузовскому, другого — по Калининскому, третьего — по Ленинскому проспекту. А начальство перестраховалось и за каждым немцем еще машину наблюдения пустило, с полковником из центра. А я им на прощание по две банки черной икры по знакомству достал. Уехали они очень довольные.

Хорошо помню и Буковского. Он неправду написал, что я дал ему в камеру Уголовный кодекс с дарственной надписью Семичастного. Если бы у меня такой был — с дарственной, разве бы я с ним расстался! Правда, Семичастный мне пообещал, что, когда выйдет новый кодекс, он обязательно мне его надпишет.

(По материалам газеты «Совершенно секретно», № 5, 1992 г., Мария ДЕМЕНТЬЕВА, «Бодался теленок с дубом Лефортово»)

ЭКС-ВАЛЮТЧИК ШОУ-БИЗНЕСА

Юрий Шмильевич Айзеншпис — очень известный продюсер. Послужной список его в этом качестве внушителен: «Кино», «Технология», «Янг Ганз», Влад Сташевский. Даже партийная пресса в свое время называла его «патриархом отечественного шоу-бизнеса».

Но была в его жизни и другая сторона: незаконные валютные операции, за которые он отсидел 17 (!) лет в три захода в советских тюрьмах.

Уже в 65-м Юрий Айзеншпис, подопечными которого в то время была первая советская рок-группа «Сокол», был занесен КГБ в списки идеологических диверсантов, т. к. начал пропагандировать «чуждую музыку» в «стране Советов», стране, где так утомительно (по Б. Гребенщикову) служить послом рок-н-ролла.

По словам самого Юрия Айзеншписа, он вынужден был крутиться с наваристой валютой и старым золотом для того, чтобы покупать музыкальные инструменты. КГБ, естественно, стало известно, что он занимался валютными операциями. Первый раз его арестовали 7 января 1970 г., изъяв при аресте валюту, и отвезли на Петровку.

Вот что Юрий Айзеншпис сам рассказал о том, что было дальше, во время беседы с журналистом Евгением Додолевым.

— Приходит следователь, представляется: майор КГБ. Его стиль допроса был другой, чем у работников милиции. Те отличаются грубостью, напористостью, а этот сразу: «Больше расскажешь, меньше получишь». Я — в отказе. Ничего не понимаю. Вот так меня перевезли в следственный изолятор КГБ, в Лефортово. До этого я в Бутырке сидел. В 252 камере. (Потом в последний раз я тоже в этой камере сидел.)