Ткущие мрак

Ферма – два дома с желтыми крышами, стоявшие под одиноко растущим в поле огромным вязом, – издалека походила на красивую картинку. Дэйт, щуря глаза из-за солнца, теперь уходящего к западу и светившего в лицо, силился рассмотреть, что там происходит.

– Слишком безмятежно, – сказал Мильвио.

Мату, потевший, как это всегда бывало, когда он волновался, быстро кивнул, а затем начал взводить арбалет.

– Тес, Мильвио, вы со мной, зайдем со стороны дерева. Мастер Нацио, вы с Гарджиной, Лесосом и Мату – от дороги. Вон там, за изгородью, хорошее укрытие. Ждите сигнала.

Пригибаясь, они поспешили через траву, мимо редких кустарников бузины к внушительному вязу. Дэйт все время смотрел на угол дальнего дома, ожидая, что в любой момент оттуда появятся враги.

Наконец оказавшись возле дерева, они увидели ухоженный двор, колодец, выложенный белой керамической (дорогой для такого хозяйства) плиткой, а также людей и лошадей.

– Проклятье, – проворчал Дэйт, поднимаясь в полный рост. – Вот ведь проклятье.

Тес сняла стрелу с тетивы, и вид у нее был такой, будто ее вот-вот стошнит от облегчения, что не придется ввязываться в тяжелую и безнадежную схватку.

Мильвио, используя рунку как шест, ловко перепрыгнул через высокий плетень, приземлившись на закиданном сухим сеном пространстве:

– Тес, сосчитай тела. Но не трогай их.

Дэйт, опершись на бердыш, мрачно смотрел на валявшиеся вокруг них трупы.

– Колодец отравлен.

– Вне всякого сомнения. – Глаза у Мильвио были жесткими. – Хозяева, а может, кто-то другой, не захотели, чтобы здесь брали воду. Солдаты напоили лошадей и напились сами.

Он присел на корточки рядом с одним из мертвецов, изучил серые губы, оттянул веко, заметив порозовевшие белки.

– Совиная трехцветка, овечья трава и ягоды зимовника. Сонная постель – яд крестьян. Им травят крыс в амбарах, а крысы – хитрые создания. Хитрее людей. Если крысы не чувствуют яда, то люди и подавно. Милосердно и просто.

– Что же тут милосердного? – Дэйт отравителей не жаловал, и в Шаруде с ними разбирались быстро и без всякого сострадания. Если поймали на попытке отравления, скидывали прямо в Брюллендефоссен. А если человек кого-то убил, то сварить преступника, постепенно опуская в кипящее масло, считалось вполне достойной наградой за злодеяния.

– Просто засыпаешь. – Мильвио серьезно посмотрел на него. – Смерть во сне – благословение для многих. Уж поверь мне, эта отрава не идет ни в какое сравнение с ядом алой тихони.

– Предпочитаю честную сталь.

– Не все люди способны сражаться сталью, мой добрый друг. И вот перед тобой пример – фермеры смогли победить там, где опытные воины, вроде нас с тобой, обязательно бы проиграли.

– Ты словно оправдываешь их.

Треттинец развел руками.

– Я бы так не поступил. Но ты сам знаешь, сколько всего плохого творится на войне. Я рад, что пили из колодца не мы.

Подошли остальные члены отряда. Тес вернулась, ведя двух лошадей, ее сестра тянула еще одну, своенравную и упирающуюся на каждом шагу.

– Все двадцать, – сказала соланка. – Двенадцать человек здесь и в поле, остальные в доме. Пятеро животных издохли, другие квелые, на ноги не встанут до вечера. Эти единственные, кто нам подходит.

– Вполне достаточно. – Дэйт был рад уже и этому. – Мату, проверь седельные сумки. Еда, вино, деньги, лекарства, нитки и иголки. Нам все это понадобится, если опять пойдем лесами. Мильвио, что будем делать с колодцем? Сюда могут прийти и другие люди.

– Ага. Враги, – посулил Нацио. – Ну и пусть травятся.

– Сонная постель недолговечна, – объяснил Мильвио. – Через несколько дней яд перестанет быть опасным, а вода станет очень горькой. Ее не смогут пить еще несколько месяцев.

– Вы вчетвером возвращайтесь к Редику, ведите туда лошадей, – сказал Дэйт сестрам, кузнецу и Нацио. – Мы вас нагоним через десять минут.

Мильвио не задавал вопросов, спокойно ждал среди мертвецов, опершись спиной о плетень, да слушал, как шумят молодые листья старого вяза. Мату возился с сумками и карманами, ссыпая все найденное в подхваченную с крыльца корзину, сплетенную из ветвей черемухи.

В доме Дэйту не понадобилось много времени, чтобы найти старый молоток и три длинных гвоздя.

Грубые доски валялись возле корыта, все еще полного воды. Дэйт перевернул его, хмуро кинул доски на колодец крест-накрест, начал забивать гвозди.

– Гроза идет, – произнес Мильвио. – Первая сильная гроза в этом году.

Дэйт мельком взглянул на чистое небо, на далекий горизонт, не увидел никаких признаков скорого ненастья, загнал двумя сильными, точными ударами последний гвоздь.

– Ветер тебе сказал?

– Да.

– Я до сих пор еще ловлю себя на том, что не могу поверить во все… подобное. Хотя давно пора это сделать, и как можно скорее. Значит, гроза. Ну что же. Мокнуть мне не впервой. – Он положил молоток и подхватил бердыш. – Мату! Заканчивай.

– Я еще не все.

– Заканчивай, говорю. Пока еще кто-нибудь не появился.

Это решило дело, и парень высыпал все найденное из корзины к себе в сумку. Мелкие монеты, мясо, фляга с белым терпким вином и несколько баночек с порошком и мазями.