Тьма

Он повернулся, впиваясь в нее взглядом. Округлая задница, затянутая в шелк, теперь напомнила ему лишь о канализации, наполненной черной желчью, ее сердце стало для него отвратительно красным гамбургером с ядом. А эти крохотные торчащие соски…

Он вспомнил, как она убирала волосы наверх, надевала передники, будто Вильма Флинтстоун, как он приходил домой и прикидывался прелюбодеем Барни Рабблом.

Как им было смешно.

Уба-дуба-ду.

А теперь лихорадочная температура ее плоти будто сверкала. Сверкал даже воздух. Даже тени стали черными отблесками.

– Нормально, – ответил он. – Почти закончил.

…Бесконечно медленные минуты. Медленные, будто клубы дыма, мысли. Лишь время, лишь намек на существование. Лишь совершенная музыка, которой не существует, будто дым…

– Как там в «Авангарде»?

Он кашлянул.

– А ты радио не слушала?

Пауза.

– Нет, я была занята.

«Занята, угу».

Бедра, вздымающиеся под мятым одеялом, скользкие от пота, рот и язык, раскачивающиеся груди, большая задница, приплющивающая бедра.

– Мне понравилось, – сказал он.

Нервный смешок.

– Очень понравилось. Больше, чем когда-либо.

Он прислушался к своим ощущениям. «Все в порядке, все под контролем… что бы это ни было. Осколки отчаяния, гнева, осколки любви. Ничего особенного, ничего, что исказило бы восприятие».

– Ты в порядке? Говоришь как-то странно.

– Я в порядке, – ответил он с мерзким чувством, смешанным с наслаждением. – Хочешь послушать концерт в «Авангарде»? Я записал.

– Ну да… но тебе ведь спать хочется? Могу завтра послушать.

– Не хочется.

Он включил диктофон. Экран компьютера сверкал, будто полуденное солнце.

…Раскаты грозы, красные сполохи огня на горах вдалеке; весь мир осветился волшебным светом и вибрацией, воспрянувшие части плоти остыли и расслабились, Белый Нил умиротворенного ума, текущий повсюду…

– Нравится? – спросил он.

Она подошла к окну и стала глядеть на панораму города.

– Это… занятно, – сказала она. – Не знаю, нравится ли, но цепляет.

Услышал ли он, как ее голос стал глуше, стал зачарованным? Или она просто о другом думает?

Слушай во все уши, детка, позволь этой черной магии победить тебя… Просто слушай, просто позволь ей войти, заполнить пустоты, в твоем мозгу этим бормотанием, переливами баса, змеиными извивами струй красной жидкости, дай ей тебя окутать и угнездиться в твоей голове, в этом все, вся Америка, все, что тебе надо знать, черт подери, красота и истина Китса в обертке из странной мелодии…

Статья его уже не интересовала. Кто, черт подери, станет ее читать, в конце концов? Сейчас для него важнее Рэйчел, важнее помочь ей пройти трудные перемены, преодолеть смущение и чувства. Он с трудом поднялся на ноги и подошел к ней. Положил руки на ее бедра. Рэйчел напряглась и тут же расслабилась, прижавшись к нему. Снова напряглась. Он поглядел на Манхэттен поверх ее головы. Совсем немного огней осталось. Сигнал все проще и проще. Точка, точка, точка. Остановка. Точка, точка. Остановка.

Остановка.

– Давай поговорим, Уэйд?

– Слушай музыку, детка.

– Нет, на самом деле. Нам надо поговорить.

Она попыталась отодвинуться от него, но он держал ее, ухватив пальцами за тазовые кости.

– До утра подождет.

– Я так не думаю.

Она обернулась к нему и впилась в него взглядом зеленых глаз.

– Я и так слишком долго это откладывала.

Она открыла рот, будто желая сказать что-то еще, но отвернулась.

– Мне очень жаль…

Он понимал, к чему все идет, и не желал это слышать. Неужели она подождать не может? Еще пара минут, и она начнет понимать. Узнает то, что знает он. Боже, как она не может подождать?

– Слушай, – сказал он. – Хорошо? Послушай музыку, а потом поговорим.

– Уэйд, боже! Что с тобой такое из-за этой дурацкой музыки?

Она дернулась в сторону, но он схватил ее за руку.

– Если попытаешься, то поймешь, о чем я, – сказал он. – Но это займет время. Тебе надо подождать.

– О чем ты?

– Музыка… в ней есть нечто. Она влияет.

– О боже, Уэйд! Это важно!

Она попыталась вырваться.

– Знаю, – сказал он. – Я это знаю. Но сначала сделай, что я говорю. Ради меня.

– Хорошо, хорошо! Если тебе с того лучше будет.

Она вздохнула и с видимым усилием сосредоточилась на музыке, наклонив голову набок… но лишь на пару секунд.

– Я не могу слушать, – сказала она. – Для меня это слишком.

– Ты не пытаешься.

– О, Уэйд, – сказала она дрожащим голосом. С дрожащим подбородком. – Я пыталась, правда. Ты не понимаешь. Пожалуйста! Давай просто сядем и…

Она снова вздохнула.

– Пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить.

«Надо ее успокоить. Усилить свое спокойствие и дать ему войти в нее». Он положил ладонь ей на шею, прижал ее голову к своему плечу. Она сопротивлялась, но Уэйд не отступал.

– Проклятье, отпусти меня! – сказала она приглушенно. – Отпусти! Ты меня душишь, – добавила она после паузы.

Он позволил ей поднять голову.

– Что с тобой случилось, Уэйд?

На ее лице были испуг и недоумение. Ему захотелось успокоить ее, развеять страхи.

– Ничего плохого, – со спокойствием священника ответил он. – Я просто хотел, чтобы ты послушала. Завтра утром мы…

– Я не хочу слушать. Ты можешь это понять? Я. Не. Хочу. Слушать. А теперь отпусти меня.