Тьма

Джойс Кэрол Оутс – одна из самых уважаемых и плодотворных писательниц современной Америки; работает почти во всех жанрах и стилях. Живой интерес к готике и психологии жанра «хоррор» побудил ее начать писать романы в жанре «дарк саспенс» под псевдонимом Розамунда Смит, в том числе она создала рассказы в этом стиле, которых хватило на пять сборников. Последние из них: «Музей Доктора Моузес», «Мистические истории и дикие ночи», «Последние дни жизни По, Диккенсона, Твена, Джеймса и Хемингуэя». Также Оутс была редактором сборника «Американский готический рассказ». Ее короткий роман «Зомби» получил премию Брэма Стокера, а Ассоциация Авторов Хоррора присудила ей премию «За достижение всей жизни». Последние романы Оутс – «Кровавая маска», «Дочь могилыцика» и «Моя сестра, моя любовь: личная история Скилер Рэмпайк». Оутс преподает писательское мастерство в Принстоне и основала вместе со своим покойным мужем Рэймондом Дж. Смитом небольшой литературный журнал «Онтарио Ревью», который издается уже многие годы.

************** можно воспринимать буквально, а можно и символически. В любом случае это один из самых захватывающих рассказов Оутс.

Это был один из самых прекрасных домов, какие мне довелось видеть вблизи. Внутри которых довелось побывать. Просторный, в три этажа, светло-розовый, как будто светился, из песчаника, как сказал дядя Ребхорн, – по индивидуальному проекту. Его проекту, разумеется. В одно из воскресений июля 1969 года они приехали за мной – дядя Ребхорн, тетя Элинор, двоюродная сестра Одри (моя ровесница) и двоюродный брат Даррен (на три года меня старше). Я была так взволнована, чувствуя себя совершенно особенной, – меня выбрали, чтобы пригласить в дом дяди Ребхорна на побережье Гросс-Пойнт.

Я вижу перед собой сверкающий дом, а потом вижу пустоту – странную прямоугольную пустоту и ничто. В центре того, что случилось в то воскресенье много лет назад, теперь чернота.

Я помню, что привело к черноте и что настало после нее. Не очень четко, но до определенной степени: мы, проснувшись, ошеломленные ярчайшим сном, помним обрывки сна, но не можем заставить их слиться в одно целое и увидеть их так, как было в этом сне. Я могу вспомнить черный прямоугольник, придать ему объем (он совсем не плоский, как холст картины), но признаю свое поражение в том, что ничего не вижу внутри его. Этот черный прямоугольник – посреди того воскресенья в июле 1969 года и посреди всего моего детства. Он стал одновременно и концом моего девичества.

Но откуда мне знать, если я не могу вспомнить?

Мне было одиннадцать лет. Впервые в своей жизни (и в последний раз), хотя тогда я этого еще не знала, сводный старший брат отца, дядя Ребхорн, повез меня поглядеть его новый дом и покататься на лодке на озере Сент-Клэр. Возможно, из-за моей двоюродной сестры Одри, которая была мне как родная, хотя мы редко виделись: скорее всего потому, что мама мне осторожно и намеренно равнодушно сказала, что у Одри нет друзей, как и у Даррена. Я спросила почему, и мама ответила, что просто нет. Это – цена, которую платишь, когда слишком быстро возвысишься в этом мире.