Тьма

Когда я вошел в фойе, он был на диванчике, где обычно сидели и курили билетерши. Сидел, подавшись вперед, уперев локти в колени и обхватив ладонями подбородок. Он следил за входной дверью. Из кармана выглядывал металлический колпачок плоской бутылки. Рядом лежал коричневый бумажный пакет. Он подмигнул мне, кивком головы указал на вход в зал, встал и пошел, всем видом показывая, что меня не знает. Я догадывался: он сядет где-то посередине последнего ряда и будет меня ждать. Я подал билет скучающей билетерше, та разорвала его пополам и вернула мне корешок. Я хорошо помнил то, что было вчера; помнил так, словно вообще не думал о другом. У меня началась внутренняя дрожь. Все краски фойе, красный цвет стен и позолота выглядели ярче, чем обычно. Ноздри улавливали запах попкорна в прозрачном кубе машины и запах разогреваемого масла. Ноги понесли меня по искрящемуся коричневому ковру, мимо буфета, прямо в зал.

Свет в зале постепенно гас, играя на блестящих волосах Джимми. Когда я сел рядом, он взъерошил мне волосы, улыбнулся и сказал, что думал обо мне весь вечер и все утро. В коричневом пакете он принес мне сэндвич, поскольку мальчишки должны питаться не только попкорном.

Свет совсем погас. Створки занавеса раздвинулись, из динамиков хлынула громкая музыка, и начался мультфильм о похождениях Тома и Джерри. Я откинулся на спинку кресла Джимми обнял меня за плечи. Было жарко и холодно одновременно, а внутри не стихала дрожь. Я вдруг понял: часть меня была рада здесь оказаться. Стало страшно от мысли, что я все утро ждал этого момента и в то же время боялся.

– Хочешь сэндвич? Он с ливерной колбасой. Я ее очень люблю.

– Нет, спасибо, – сказал я. – Дождусь конца первого фильма.

– Договорились, – согласился он, потом сказал: – Посмотри на меня.

Его лицо вновь нависло над моим, и сейчас он опять был похож на брата-близнеца Алана Лэдда.

– Я должен тебе кое-что сказать. Ты – лучший мальчишка на целом свете. Таких я никогда не встречал.

Он крепко прижал меня к своей груди, обдав удушающей зловонной смесью пота, немытого тела и вина. Возможно, мне показалось, что к этим запахам примешивался еще один – животный запах, исходивший от него вчера. Потом он отпустил меня.

– Ты хочешь, чтобы я сегодня поиграл с твоим маленьким «Джимми»?

– Нет. Он у Меня сегодня слишком маленький.

Сам он находился в превосходном настроении.

– Держу пари: ты хочешь, чтобы твой был таким же, как у меня.

Такое желание испугало меня, и я замотал головой.

– Сегодня мы просто посидим вместе и посмотрим кино, – сказал он. – Я же не жадный.

Мы сидели с ним так почти весь день. Он убирал руку, лишь когда в зал входила билетерша. А так он обнимал меня за плечи, и мой затылок лежал на впадинке его локтя. Когда по экрану поползли титры фильма «Воюющие с армией», я провалился в сон и проспал всю картину. Даже не верилось, что мне было пора идти домой. Джимми обнял меня покрепче и томно прошептал:

– Потрогай у меня.

Я повернулся к нему.

– Давай. Сделай мне приятное.

Я просунул указательный палец ему в ширинку. Почувствовав прикосновение моих пальцев, «Джимми» качнулся. Он показался мне большим, величиной с мою руку. Я стал противен самому себе. У меня перед глазами мелькнула игровая площадка, бегающие ребята и девчонки-старшеклассницы из соседнего квартала, болтающие на скамейке.

– Начинай. Верь мне, – в который уже раз повторил он.

Он наделял «Джимми» все новыми и новыми свойствами, словно не «Джимми» был частью его тела, а он – частью тела «Джимми». Теперь «Джимми» хотел «поговорить», «произнести свою роль», «был голоден» и «умирал, жаждя поцелуя». Все эти слова имели один и тот же смысл «верь мне».

– Я тебе верю, значит, и ты должен верить мне. Я хоть однажды сделал тебе плохо? Нет. Я угостил тебя сэндвичем? Да. Разве я бы стал это делать, если бы не любил тебя? Я не расскажу твоим родителям о том, чем ты занимаешься. Пока ты ходишь сюда. Слышишь? Должен был бы рассказать, но не расскажу. Ведь ты же любишь меня, правда?.. Давай. Видишь, как я тебя люблю?