Тьма

– Мы что, на пол должны падать и в истерике биться? – еще холоднее спросил Витя. – Каждый по-своему переживает. Вон, Малёк вообще в обмороке. Мало вам?

– Мало. – Глаза полицейского будто обуглились изнутри от нестерпимого жара, выцвели, и всем сразу стало не по себе. – Хватит. Говорите, кого подозреваете. Плевать, мне нужны любые сведения. Кто-то на кого-то криво посмотрел, кто-то кого-то ударил, обозвал придурком или спустил с лестницы. С кем накануне ссорились погибшие. Выкладывайте. Или всех в отдел повезу, на долгий и мучительный допрос.

И вот тут началось такое, что у Максима челюсть отвисла от изумления. В милом кабинете второклассников, где на бледно-зеленых стенах были расклеены резные снежинки и улыбающиеся снеговики, где на доске были развешаны игрушечные цифры и буквы, в этом кабинете…

В этом кабинете творилось самое настоящее мракобесие.

Будучи малышом, Максимка вычитал это потрясающее слово в какой-то сказке и теперь любил его до глубины души. Но только сейчас он по-настоящему понял, что оно обозначало: все вокруг напоминало абсурд, рынок и адское пекло…

Десятиклассники превратились в одержимых дикарей: они выкрикивали, перебивая друг друга, они вопили и рвались в драку, когда кто-то обвинял их в косом взгляде на Веру или в драке с Рустамом. Малёк, чуть приподнявшийся на локтях, услышал, как все припоминают его избиение в последний день, и чуть было еще раз не лишился чувств:

– Я бы никогда! Я Рустама боюсь! До сих пор! Я единственный хорошо общался с Екатериной Витальевной, хотя вы все… Хотя я… Вы ее не любили, вы над ней смеялись! Я не виноват!..

Его писклявый голос утонул в обвинениях и криках. Прищурившись, Милослав Викторович разглядывал, как они брызжут слюной, как кричат, как ввязываются в жаркие споры и торопливые драки, как пытаются смыть с себя подозрения и лишь глубже зарываются в гнилостные болота обвинений…

Они будто впервые исторгали из себя всю ту беспросветную черноту и тьму, что копилась в них за десятилетия вежливых улыбок и холодного молчания на переменах. Они припоминали страшные вещи, которые случились много лет назад, они обвиняли и бились, они словно бы очищались понемногу, вырывая изнутри злобу, ненависть и боль.

И Макс, поглядывающий на этих дикарей, твердо решил не сдавать одноклассников этому прищуренному полицейскому. Но кто-то выкрикнул, как Максим «злобно смотрел на Рустама» во время драки с Мальком, и все в голове помутилось от красноватого тумана.

– Неправда! – рявкнул Максим. – Я со всеми бил Малька! И никак я на Рустама не смотрел, не врите! А вот Славик…

Он и сам не понял, как принялся точно так же кричать и перебивать, грозя тяжелыми кулаками, ощущая, как испарина выступает на коже. Славик остановился посреди класса и, сощурившись, недобро глянул на Максима.

– Хорош орать! – гаркнул Милослав Викторович, утомленный их криками, и в классе будто выключили звук. Никто уже не напоминал чистеньких и приличных, пусть и недружных десятиклассников – взъерошенные, с выпученными глазами, они все еще тяжело дышали и косились друг на друга, но гигантская лавина ненависти уже ушла, волоча за собой давние обиды и прежние страхи.

Долговязый Пашка умудрился подраться со Славиком, и теперь они сидели, мокрые и злые, не глядя друг на друга. Даже спокойный Витя кричал и бился в суматохе, не сдаваясь ради мифической правды. Максим, намеревающийся двинуть Витьке в нос, застыл от окрика посреди дороги.

Тишина.

Никто не заметил, что только Мишка не стала участвовать в этой бойне. Она сидела в конце класса, скрестив руки на груди, и смотрела на них, как на лабораторных крыс, брезгливо кривя лицо. Даже странная и неземная Аглая пару раз сказала что-то против Славика.

– Понятно, – медленно произнес Милослав Викторович. – Орете как умалишенные. Значит, будем приезжать в отделение по одному. С мамами, папами или дряхлыми бабушками, мне без разницы. Под протокол давать показания. Допрыгались, детишки.

Он заглянул каждому в глаза, выжидая по несколько секунд, пока испуганные десятиклассники не принимались пристыженно коситься в сторону или покрываться липкой испариной. Полицейский заглянул в глаза и Максиму, и тот мигом почувствовал, как по позвоночнику изморозью прошла паника: неужели и его подозревает?..

– Пока свободны, я буду всех вызванивать по списку. Но уже есть те, к кому я присмотрюсь внимательнее, – небрежно обронил Милослав Викторович и поднялся с места.

Даже стены класса будто выдохнули, когда он вышел из кабинета.

– Он ведь врет, да? – тонко сказал Паша. – Он же специально на понт берет, ничего он не понял…

– Если хочешь – проверь, – хмуро отозвался Витек. – Но это неважно. Давайте будем думать, как бороться. Правда, если и дальше будем молчать – нас всех, всех без исключения перережут…

Они долго спорили и говорили, но уже беззлобно, в глухом отчаянии. Предлагали делать общий эфир в социальных сетях, следить друг за другом день и ночь, чтобы сразу позвать на помощь, когда станет совсем плохо.

– А потом я пойду в туалет и не вернусь, – фыркнул Славик.