Тьма

Последний шанс выбраться.

Вера в реанимации. Если это и правда не сон, значит, у него тоже есть шанс вырвать свою жизнь из скрюченных лап этой мерзкой твари.

А завтра утром Максим придет в школу, швырнет на пол окровавленную деревяшку и скажет им:

– Не на того напоролись, слабаки.

Жалко только, что Чашку убили, она бы плакала и благодарила его уроки напролет.

Тишина забивалась ватой в уши, грохот сердца заглушал все звуки вокруг. Тяжелые шаги раздались где-то вдалеке, и в тот же самый миг перед его лицом оказалась черная, абсолютно черная безобразная морда в маслянистых складках, прошипевшая с натугой:

– При-ивет…

Максим даже не понял, что произошло, – инстинкты сработали быстрее мысли.

Рука вырывается вперед, и старая ножка сминает рыхлое черное тело, а Максим выныривает прочь, огибая тень, и бежит на кухню, вопя то ли от страха, то ли от животного азарта, уже не чувствуя горячей боли в руке.

Но вместо коридора его поджидает очередная стена, и Макс врезается в нее, не в силах обернуться, потому что рыхлая тень с чавканьем всасывает в себя ножку табуретки, словно губка мыльную воду, и неторопливо идет к нему, – Максим чувствует гнилостное дыхание на загривке, дикую слабость и… понимание.

Он оборачивается, но знакомой квартиры больше нет. Вместо просторной комнаты с легкомысленными обоями остался узкий, как кишка, коридор с серыми цементными стенами, заляпанными ошметками чьей-то кожи. Сглотнув вязкую слюну, Максим вжимается в стену и стискивает кулаки, готовый драться до самой смерти.

Неподалеку стоит тень, огромная и неповоротливая, она больше напоминает сгусток сплошной ненависти. Над ней покачивается одинокая лампочка, мигает, то и дело погружая коридор во тьму.

Максим скрипит зубами. Если это не сон, то сумасшествие, потому что мир вокруг дробится и меняется, потому что эта нечеловеческая тварь жадно за ним наблюдает, потому что светом обжигает глаза, потому что…

Лампочка разгорается особенно ярко, и тень движется к нему. Два мгновения, два бесконечно долгих удара сердца, и Максим жмурится, делая бросок вперед…

Один удар, и из Максима с хрустом вылетает душа, и рвется его лицо, скомканное, как бумага. Он бесконечно долго летит вниз, ударяется переломанными костями о пол, о бабушкин ворсистый ковер, подлетает вверх, и падает на самое дно, и воспаряет, он кричит и плачет, как младенец, но пытка все тянется и тянется, тянется и…

Изломанная тень хохочет, швыряя безвольное тело из стороны в сторону, сбивая рамки с фотографиями и кружевные салфетки. Взрывается с хлопком телевизор, и тянется от него струйка сизого дыма…

Сломанный Максим снова падает и снова взмывает ввысь, уже ничего не чувствуя, ничего не боясь.

…Максимка стоит перед красно-белой лентой, но больше не плачет, щеки его сухие и румяные, колючие от темной щетины. Толпа волнуется вокруг, похожая на штормящее море, но он этого даже не слышит.

Перед ним мама. Она выходит из подъезда, молодая и цветущая, улыбается во весь рот и бежит к нему, желая крепко-накрепко обнять. Максим улыбается, подныривает под ленту и бросается к маме.

Но обнимает только воздух.

Глава 7 Мелочи жизни

Ранним утром Малёк вернулся в свою квартиру, чтобы успокоить пожилую бабушку и крепко обнять ее перед уходом в школу. Очередная ночь с одноклассниками прошла спокойно: никто не бил и не издевался, они играли в настолки и тайком курили на балконе, прячась от родителей Вити.

Малёк не курил. Он вообще ненавидел прогорклый запах сигарет.

Квартира спала вместе со стариками, и Савелий тоже прикорнул на кровати, надеясь досмотреть легкие светлые сны, в которых все было хорошо. Лучше, чем на самом деле.

Потолок смутно белел перед глазами, и Малёк едва заметно улыбался – он справился. Пережил еще одну ночь, не умер, как бедные одноклассники. С ним все хорошо. Все в порядке.

Он выжил.

Сны утянули Малька в это зыбкое счастье, и он задремал прямо так, в джинсах и темно-зеленом свитере, подложив сложенные ладони под голову. Ничего в эти дни не могло быть лучше, чем рассвет, где он остался в живых. Засыпая, Малёк трясся до судорог, не в силах отделаться от удушающего страха, зная, что кто-то может вынырнуть из-под кровати, кто-то может поджидать в любой комнате, кто-то может впиться в него зубами и растерзать, как растерзал их…

Хватит. Уже утро, все хорошо. Не думай о плохом.

– Савушка, вставай! – крикнул далекий бабушкин голос с кухни, и Малёк дернулся, просыпаясь. Когда она успела подняться?..

Сев на продавленном матрасе, Малёк сонно уставился в стену, пытаясь прийти в себя. В комнату сунулось округлое бабушкино лицо.

– Завтрак готов. Савушка, весь избитый, мальчик мой, что же творят эти ироды… – Каждый раз, увидев новые царапины или синяки, бабушка принималась бессильно причитать. – Давай я все-таки съезжу к директору, к родителям этих преступников, в полицию, в конце-то концов!

– Бабушка… – мягко произнес он, лопоухий паренек с желто-синими щеками. Он тысячу раз повторял это слово, прося ее не вмешиваться, не делать хуже. – Все нормально. Ты же знаешь, что творится… Они просто боятся.