Вот и еще одно, что Мидраут отнял у дочери. Я на мгновение сжимаю руку Чарли, прежде чем вернуться к рисунку. Я знаю, что, если попробую заставить ее продолжить этот разговор, она замкнется. Все, что она говорит мне о своем отце, исходит только от нее самой. Но мой ум уже работает:
– Я прошлой ночью пыталась залезть в папин кабинет, – говорит Чарли, вторгаясь в мои мысли.
Я роняю кисть:
– Что ты сделала?
– Я хотела посмотреть, нельзя ли там найти что-нибудь полезное.
– Тебя попросил лорд Элленби?
Чарли качает головой:
– Он мне сказал, чтобы я перестала беспокоиться о том, как бы помочь, сосредоточилась на себе, но вы ведь все каждую ночь рискуете жизнью, стараясь остановить моего отца. Я хочу помочь.
Я никогда не говорила Чарли о том времени, когда пытала ее в Аннуне ради информации. Просто не хотела, чтобы она меня возненавидела. Но возможно, надо было… возможно, это излечит ее от идеи, будто она что-то нам должна.
– Я не смогла залезть в ящики его письменного стола, – продолжает Чарли. – И я не знаю пароля к его компьютеру. Но я еще попытаюсь.
Другая гадкая мысль возникает в моей голове – действительно было бы полезно иметь кого-то в стане врага. Мы в осаде: буквально – в Аннуне, метафорически – в Итхре. И может быть, пора использовать Чарли для нападения на ее отца. Значит, я теперь стала вот такой? Человеком, который размышляет о возможности использования травмированной девушки в качестве шпиона, следящего за насильником?
– Не делай этого, Ферн, – говорит Чарли, пристально наблюдая за мной.
– Не делать чего?
– Не обращайся со мной как с дамой в беде. Я уже не такая благодаря тебе. Позволь мне самой решать, что стоит риска.
– Хорошо, – соглашаюсь я, но не слишком искренне.
– Просто побереги себя этой ночью. И Лайонела. Пожалуйста, не дай моему папе причинить ему зло.
Я лишь улыбаюсь в ответ на это и надеюсь, что моя улыбка утешает, но я не могу заставить себя пообещать хоть что-то. Слишком хорошо знаю, что такого рода обещания не следует делать в подобном мире.
Моя тревога за Чарли становится лишь одним слоем среди множества других. Когда я возвращаюсь домой из школы, Клемми уже на кухне. Я ощущаю сладкий запах ее духов сразу, как только вхожу в дом. Я тихо наблюдаю за ней от двери, гадая, могу ли сейчас сделать что-то такое, что вернуло бы ее. Она вздрагивает, когда замечает меня.
– Ох, это ты, Ферн, – напряженно произносит Клемми. – Ангус сказал мне, что сегодня вернется пораньше, вот я и решила приготовить ему ужин.
– Хорошо.
Отмечаю, что она ясно дала понять: я на этот ужин не приглашена. Такое отвержение обжигает. Ведь было время, когда она готова была сделать практически что угодно, чтобы завоевать мое одобрение.
– А ты все зализываешь свои раны? – спрашивает она, когда я иду к лестнице.
– Мои раны?
– Сообщение. Ты разве не видела? Наш премьер-министр запретил все протесты. – Клемми снова говорит слащавым напевным тоном, и от этого мне хочется ее стукнуть.
Я бегу в свою комнату, чтобы посмотреть новости. Мне не приходится долго искать, заголовки везде, и все они об одном и том же.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР
ПРИЗЫВАЕТ К ЕДИНСТВУ!
МИР В НАШЕЙ СТРАНЕ!
А один таблоид заявляет: «ЗАТКНИТЕСЬ И СИДИТЕ ТИХО!»
Все статьи сообщают, почему Мидраут запретил протесты и протестные группы «ради сведения страны воедино». И везде упоминается движение «Кричи громче» как главная цель нового закона, но мне не сразу удается найти их комментарии. Их новый лидер, женщина с коротко подстриженными седыми волосами и резким голосом, говорит о свободе слова, но ясно, что газета цитирует ее так, чтобы превратить в смутьянку. Я гадаю, что бы сделал из этого основатель группы Константин Хэйл, если был бы жив.
Сидя в кресле, я исследую свои чувства. Меня уже не удивляют никакие действия Мидраута. Клемми всегда намекала, что такое случится, и в этом есть смысл, учитывая, что цель Мидраута – заглушить любые голоса, кроме своего собственного. Я никогда не была убеждена, что «Кричи громче» хоть сколько-то эффективны. Возможно, было бы полезнее, если бы я оказала им больше доверия, раз уж Мидраут увидел в них угрозу.
Меня выводят из задумчивости знакомые голоса снаружи. Выглянув в окно, вижу у входной двери Олли и Киерана.
Я стучу в стекло, надеясь привлечь внимание Олли, но они с Киераном увлечены разговором. И прежде чем я успеваю отправить брату сообщение, Олли открывает дверь – и они уже в доме.
К тому времени, когда я спускаюсь вниз, в коридоре уже конфликт. Клемми загораживает дорогу в кухне и с отвращением смотрит на моего брата. Киеран пытается решить все спокойно:
– Мы тебе ничем не мешаем, Клемми.
– Если об этом узнают у меня на работе, надо мной все станут насмехаться! – шипит она.