Тьма между нами

С первого же дня, как у меня появилась дочь, я старалась сделать все, чтобы наши отношения с ней как можно меньше напоминали мои отношения с матерью.

У мамы был отвратительный характер. Она сама признала это спустя годы после того, как я выбралась из-под ее власти, — признала в редкую минуту ослабления самоконтроля, находясь уже на смертном одре. И было это даже не столько признанием, сколько констатацией факта, — факта, который мы с моей сестрой Дженнифер и так усвоили с детства.

Мы сидели в креслах по обе стороны от ее кровати в хосписе. Мать уже не вставала; из-под простыни торчал катетер, ведущий к пластиковому пакету, на четверть заполненному коричневой мочой. Из-за обезвоживания она постоянно находилась под капельницами. Кислородная маска лежала под рукой на случай, если станет трудно дышать. Единственное, что она еще могла делать, — это смотреть сквозь панорамное окно своей палаты на больничный сад и зеленую изгородь.

— Я оказалась неспособна любить, — без лишних предисловий сказала однажды мама. — И никогда не заботилась о вас так, как следовало.

Ее слова не вызвали во мне ни удивления, ни досады. В детстве она никогда не ворковала над нами, не целовала нас, не жалела, когда мы падали, и не говорила о своей любви. Лишь кормила и поила, следила за чистотой и делала все, чтобы мы получили лучшее доступное образование. Эта забота могла быть как способом выражения любви, так и простым исполнением долга. В любом случае, ею все и ограничивалось.

— В наше время выбора не было, — продолжила мать. — Нужно было выйти замуж — если по любви, считай, что сильно повезло, — создать семью и помалкивать в тряпочку о своих чувствах. Подлаживаться под мужа и не жаловаться. Еще до твоего рождения я надеялась, что когда впервые возьму тебя на руки, внутри что-то щелкнет, словно свет включится. Однако ничего не произошло. Потом была Дженнифер, и я снова надеялась — но так и осталась в темноте.

— У меня нет обиды на тебя, — сказала Дженнифер, — хотя, когда я вспоминаю детство, мне кажется, что должна быть. Мне просто жаль тебя из-за того, что ты так много упустила. Но ведь было же и хорошее, правда?

— Конечно, — ответила мама. — Мне с вами повезло. Несмотря ни на что, вы обе сейчас рядом со мной. Я бы не удивилась, если б вы оставили меня здесь умирать одну. Раньше — да, я винила вас обеих в том, что не могу жить жизнью, которую, как мне казалось, заслуживала. Но это мой собственный грех, не ваш.

— Ты когда-нибудь любила папу? — спросила я.

— Возможно, по-своему. Хотя вряд ли знала его по-настоящему. Его интересовали только тотализаторы и другие женщины, а не семья. Не таких родителей вы заслужили…

Мама вздохнула и взяла нас за руки. Это было неожиданно. Я чувствовала, как сквозь ее ледяную кожу проступают узловатые вены.

— Учитесь на моих ошибках, девочки. Тебе повезло с Винсентом, Дженнифер. Живите счастливо. Мэгги, я искренне верю, что Алистер всегда будет поддерживать тебя. Он не подведет. И даст тебе все, чего ты не получила от нас с отцом.

Спустя несколько лет я узнала, что, помимо всего прочего, мама еще и совершенно не разбиралась в людях…

После того как ей поставили диагноз, она прожила всего четыре месяца. Если б обратилась к врачу сразу, как только обнаружила уплотнение в груди, лечение могло бы помочь. Но она промолчала, надеясь, что все само рассосется, и стесняясь идти в больницу. В ее поколении к раку относились как к непристойной болезни. Поэтому когда она наконец обратилась за помощью, было уже поздно.

Сегодня утром я тоже обнаружила у себя в груди шишку.

И очень испугалась: я видела, на что способна эта болезнь. От нее умерла не только моя мама, но и бабушка с тетей. Так что шансов выжить у меня практически нет. Мама была пленницей собственных предрассудков, я оказалась пленницей родной дочери.

Положение безвыходное. Между нами только-только наметилось потепление. Сколько оно продлится, трудно загадывать, но я пока не готова к новым конфронтациям. Новость про опухоль все усложнит. Хотя кто знает, как повернется жизнь: может, семейное проклятие неожиданно станет мои билетом на волю…

Глава 45 Нина

В течение всего ужина Мэгги действует мне на нервы. Не своими выходками — нет, сегодня она выбрала другую тактику. Она молчит, и это дико раздражает. В прошлый раз такое поведение закончилось пинком мне в лицо и… другими неприятностями. Правда, весь ход событий я не помню. Однако надеялась, что Мэгги сделала выводы и не станет повторять своих ошибок. Видимо, напрасно…

Она молчит и безучастно смотрит в стену. Я бросаю на нее взгляд. В проигрывателе снова крутится альбом хитов ABBA — он даже меня уже порядком бесит. Поначалу я запускала его, чтобы помучить Мэгги, потому что эти мелодии напоминают ей об отце (как и мне), а она ненавидит все, что с ним связано. Теперь, по прошествии двух лет, навязшие в зубах мелодии раздражают нас обеих.