Тьма между нами

Я падаю на колени и обхватываю руками ее одеревенелые плечи. Прижимаю к себе и чувствую на своей шее едва ощутимое, поверхностное дыхание. Готова сидеть так вечно… Но кто-то должен все исправить. И прежде всего смыть с кожи дочери кровь и грех ее отца.

Помогаю ей подняться; она двигается послушно и безропотно, словно на автопилоте. Дорогу к ванной преграждает тело Алистера. Не хочу, чтобы Нина его видела, но, похоже, она полностью погружена в себя и ничего вокруг не замечает.

Снимаю с нее окровавленную пижаму, сажаю в ванну, включаю теплый душ и намыливаю апельсиновым гелем, чтобы убрать металлический запах крови. Она не говорит ни слова и не сопротивляется. Отвожу глаза от ее обнаженного тела. Надеюсь, Алистер не наведывался к ней регулярно. Сажусь на край ванны, вытираю Нину, помогаю надеть свежую ночнушку и провожаю обратно в спальню. Укладываю под одеяло и сижу рядом до тех пор, пока ее глаза не закрываются.

Возвращаюсь в коридор и остаюсь один на один с неразрешимой проблемой. Стоит ли теперь звать на помощь? Конечно, давно уже следовало бы, но я переживаю за Нину. Какой психологический ущерб это нанесет моей и без того травмированной девочке? Не смогу стоять и смотреть, как ее увозят на допрос в полицейской машине или в психиатрическую лечебницу в машине «Скорой помощи». Кроме того, торопясь смыть с нее ужас произошедшего, я уничтожила улики. Случайно ли?

Я сама все запутала. Привалившись к двери, сползаю на пол и зажимаю рот руками, чтобы ни живые, ни мертвые не услышали моих рыданий. Никогда еще я не чувствовала такой пронзительной, всепоглощающей вины. Как я могла не заметить того, что происходит у меня под носом? Как пропустила тревожные сигналы? Я подвела ее не меньше, чем отец. Она моя маленькая, маленькая девочка, пусть ей уже и тринадцать. А если я потеряла ее навсегда? Что будет, если, проснувшись, она вспомнит, что сделал с ней Алистер, или то, что она сама сделала с ним? Что тогда? Я не знаю. Единственное, в чем у меня нет сомнений, — я не могу позволить одной кошмарной ночи испортить ее будущую жизнь. Я должна все исправить.

Для начала собираю все полотенца и тряпки в доме. Сердце Алистера перестало биться, и кровь уже не течет, однако мою работу это мало облегчает. Так или иначе мне придется заняться его телом, один вид которого вызывает во мне отвращение и ужас. Я замечаю в его волосах какие-то белые ошметки — не знаю, что это: осколки кости или мозг — и с трудом сдерживаю рвотные позывы.

Раскладываю полотенца на полу и, пока они впитывают кровь, выношу из пустующей спальни одеяло. Расстилаю, перекатываю на него тело и плотно закручиваю. Так гораздо лучше, и можно убрать окровавленный ковер. Дальше надо обмотать получившийся куль клейкой лентой, чтобы он не раскрылся. Ползаю вокруг него, словно паук, пеленающий свою жертву, а затем начинается самое сложное. Алистер как минимум килограмм на двадцать тяжелее меня, поэтому тащить его приходится с постоянными передышками. И все равно я еле справляюсь: мышцы горят, дыхание сбивается, мозг отказывается верить в реальность происходящего, когда его голова с глухим стуком ударяется о ступеньки.

Здесь, в этом куле, мой мертвый муж. Всего несколько часов назад, ложась спать, я не сомневалась, что проведу с ним остаток жизни. А теперь мне надо избавляться от его тела…

Я уже готова разрыдаться, однако сейчас у меня нет на это права. Разбираться со своими чувствами буду потом, когда все останется позади.

Добравшись до кухни, я останавливаюсь, чтобы подумать, как быть дальше. Отвезти тело куда-нибудь в поле или в лес и там бросить я не смогу, даже если как-то сумею затащить его в машину. Расчленить и избавиться по частям у меня не хватит духу. Остается только зарыть в саду, как часто показывают в криминальных хрониках. Теперь я понимаю, почему убийцы нередко выбирают именно такой способ.

Беру фонарик из кухонного ящика, кладу его в карман халата и открываю заднюю дверь. Прежде чем выйти, внимательно осматриваю соседние дома: все ли спят. Стаскиваю куль по ступенькам и волочу по тропинке вглубь сада. Сейчас слишком темно, чтобы копать, поэтому я прячу его в сарае.

Возвращаюсь на кухню и по часам на духовке вижу, что уже пять утра. У меня нет сил, но эта адская ночь еще не закончилась. Бросаю окровавленные полотенца в стиральную машину и выбираю интенсивный режим стирки при девяноста градусах. Наливаю ведро горячей воды, собираю все чистящие средства, что есть в доме, и приступаю к уборке. Процесс идет медленно, потому что я то и дело заглядываю к Нине, чтобы проверить, спит ли она.

* * *

В 8 утра сижу за кухонным столом, пью четвертую чашку кофе и смотрю из окна на сарай в конце сада. Я уже решила, где закопаю тело, однако сперва надо разобраться с Ниной. Не знаю, как ей помочь. Эти темные воды настолько глубоки, что я в них тону. Может, стоит спросить совета у психиатра в больнице? Но как это сделать, не объясняя причин ее срыва и не рассказывая о последствиях?

— Почему ты меня не разбудила? — раздается голос сзади.