Тьма над Петроградом

До Сержа, надо полагать, дошло, как глупо они выглядят – ругаются, лежа на полу, и он замолчал, отвернувшись.

Сено было колкое, серое солдатское одеяло пахло карболкой. Борис немного поворочался и вспомнил, как вчера ночью в поезде горячее тело Мари прильнуло к нему, как он качал ее на руках, она прижималась к нему щекой, и ресницы щекотали его голую грудь.

Серж, будто почувствовав его мысли, рывком дернул на себя одеяло. Но Борис этого не заметил – он крепко спал, и на губах его бродила счастливая улыбка.

На следующее утро, в восьмом часу, Борис встал, умылся и позавтракал вчерашними сухарями и чашкой пустого кипятку.

– Ох и вредный хозяин, черт старый! – громко возмущался Саенко. – Небось денег содрал за постой немереное количество, а в доме шаром покати. Мыши в подполе и то с голоду передохли! И зря ему денег на еду дали, я бы и сам на рынке разобрался. Он, скупердяй, небось купит капусты тухлой или гороху, а с этого гороху только, извиняюсь, в отхожее место бегать…

– Хватит! – оборвал его Серж. – Зря языком не болтай! Значит, ты, Борис, идешь к Ртищеву. Если не найдешь его, поразведай, как и что. Может, жильцы старые остались, помнят профессора.

– Кого мне с собой даешь? – спросил Борис, рассеянно наблюдая, как Мари пытается расчесать волосы перед осколком мутного зеркала, который дед после долгих уговоров вытащил из сундука.

– Пойдешь один, – резко ответил Серж, – так незаметнее. Сам не могу, да и вид у меня уж больно боевой, подозрительный. Луиджи в любую щель пролезет, но он тебе сейчас не помощник… Мари мне нужна, и этот твой ухарь на все руки тоже понадобится.

Борис понял, что Серж все-таки до конца ему не доверяет и не хочет их отпускать куда-то вдвоем с Саенко – пускай хоть кто-то один из подозрительной парочки на глазах будет.

– Сюда больше ни ногой. Что-то мне старик этот подозрителен, не иначе как надумал он нас ГПУ сдать. Так что съезжаем отсюда как можно незаметнее. Я и денег ему на еду нарочно дал – пускай думает, что мы вечером вернемся.

Серж дал Борису свое пальто и кепку, сказал, что так будет приличнее, чем в драной шинели. Повязку на глаз разрешили больше не надевать, чему Борис очень обрадовался. Условились встретиться в чайной у Финляндского вокзала, Борис сказал, что никогда там не был, но найдет.

Он знал только прежний, довоенный, адрес Павла Аристарховича, на Кирочной улице. С Петербургской стороны на Кирочную дорога не ближняя, но Борис не стал брать извозчика. Он шел по городу, вспоминая прежние времена и безвозвратно ушедшую жизнь. Все было другое, чужое, недоброе – дома, люди. Борис не ощущал радости от встречи с родным городом. Этот город больше не был родным, следовало как можно скорее выполнить то, зачем его послали, и уносить отсюда ноги.

Подойдя к дому, где жил Ртищев, Ордынцев в который раз за последние сутки почувствовал душевную боль. Этот дом, когда-то красивый, богатый, ярко освещенный, знавший лучшие времена выглядел сейчас уродливым инвалидом. Лепнина с фасада осыпалась, по колоннам поползли змеящиеся трещины, сам фасад был грязным и закопченным. Половина окон выбита и заменена фанерой, дверь парадного косо висела на одной петле.

Правда, возле этой двери виднелась, как и в прежние времена, табличка доктора Вайсенштока. Табличка была потерта, буквы едва читались.

Бросив взгляд на эту табличку, как на последний привет из прошлого, Борис вошел в подъезд и начал подниматься по широкой мраморной лестнице на третий этаж, где жил Ртищев.

Прежде эту лестницу покрывал красный пушистый ковер, в холле первого этажа топился камин. Теперь в камине новые жильцы устроили помойку, ковра не было и в помине – должно быть, пустили на портянки для пролетариата. От прежней роскоши остались только медные стержни, некогда прижимавшие ковер к ступеням.

Борис поднимался очень медленно, поскольку его мучило какое-то неясное предчувствие.

То есть нельзя даже сказать, что оно было неясным.

С одной стороны, он сильно сомневался, что Павел Аристархович живет в прежней своей квартире. Наверняка эту просторную господскую квартиру занял какой-нибудь видный большевик, или в нее вселили целую орду новых хозяев жизни. А если Борис начнет расспрашивать про прежнего хозяина, его запросто могут отправить в ГПУ, и вряд ли ему снова так же повезет, как в Энске…

С такими мыслями Борис все медленнее поднимался по лестнице, но все же почти дошел до третьего этажа, когда дверь знакомой квартиры открылась, и на лестницу, негромко переговариваясь, вышли трое молодых людей в кожаных куртках, в которых, без сомнения, можно было узнать чекистов.

Сердце Бориса провалилось в пятки.

Наверняка эта троица только что провела обыск в квартире Ртищева, а может, они сидели там в засаде и к ним как раз сейчас подошла смена… Во всяком случае, если Борис сейчас сунется в эту квартиру, ему не избежать ареста!

Стараясь не показать своего волнения, он продолжал идти вверх по лестнице и вскоре поравнялся с чекистами.

– Вы куда идете, гражданин? – обратился к нему старший из них.

– К доктору Вайсенштоку, – ответил Ордынцев не задумываясь.