Тьма над Петроградом

Она уже развернула машину к затону, сняла с тормоза. Вдвоем они подтолкнули автомобиль, он проехал по пологому берегу, подпрыгивая на кочках, нырнул капотом в темную маслянистую воду затона и быстро пошел ко дну. Поверхность воды забурлила ключом и быстро успокоилась. Лопнул последний пузырек воздуха, и больше ничто не напоминало об автомобиле Баранова.

Борис и Мари направились к домику смотрителя.

В темноте Мари оступилась на скользкой кочке, и Ордынцев машинально поддержал ее за локоть. Он думал, что снова, как первый раз, в Париже, Мари резко оттолкнет его, но на этот раз она благодарно отозвалась на его дружеский жест. Все же что-то неуловимо изменилось в ней за это время. Или, может быть, она всегда нуждалась в теплоте и участии, в простых человеческих чувствах, но скрывала это из боязни показать свою слабость?

Сердце Бориса жадно, жарко забилось. Он почувствовал, как забытая, казалось, жажда жизни переполняет его. Податливое женское тело прильнуло к нему, Борис нашел губами ее губы — и задохнулся, такой бесконечной нежностью отозвалась Мари на его поцелуй. Ее губы были сухими и горячими, как земля в засуху, и как иссохшая земля благодарно раскрывается навстречу весеннему ливню, так и Мари раскрылась навстречу этой случайной нежности. На какое-то время мир вокруг них перестал существовать, только жадные губы, нежные руки и бьющиеся в унисон сердца…

Борис оторвался от губ Мари, покрыл поцелуями ее лицо, ее глаза — и почувствовал, что они солоны от слез.

— Что ты… — прошептал он с бесконечным состраданием, с бесконечной нежностью. — Что ты! Все будет хорошо!

— Вряд ли… — отозвалась она едва слышно и мягко отстранилась от него. — Слишком много мы пережили… внутри нас все умерло… меня прежней больше нет, я умерла тогда, под Белой Церковью…

— Мы живы, Мари! — воскликнул Борис, снова прижимая ее к себе. — А пока мы живы — у нас есть надежда! Все еще будет хорошо! Я знаю! Слышишь — это весна пробует голос!

Действительно, ночь вокруг них наполнилась шорохом и щебетом, вздохами и плеском — казалось, сама природа пробуждается для любви и жизни.

Но Мари снова отстранилась от Бориса.

— Пойдемте… — Она шагнула к дому. — Нас ждут…

Внутри уже уютно горела керосиновая лампа. Саенко и Ртищев сидели возле стола, рядом с хозяйкой. Павел Аристархович маленькими глотками пил какой-то душистый отвар, и лицо его уже заметно порозовело. Саенко дул на кружку с горячим чаем и оживленно говорил:

— Ох и подлый же народ эти англичане!

— Саенко, чем же англичане-то тебе не угодили? — усмехнулся Ордынцев, входя в комнату. — Вроде и видел-то ты их, считай, один раз в жизни…

— Так не в том дело, что я сам видел! — возразил Саенко, разломив сушку с маком. — Утесняют англичане индийскую нацию. Так утесняют, что просто сил нет терпеть! Я давеча в газете читал, мне извозчик знакомый давал…

— Уж не тот ли самый извозчик, у которого ты пролетку позаимствовал?

— Да хоть бы и так! Одно до другого совершенно не касается, пролетка — само собой, а газета политическая — само собой…

Борис сделал Мари незаметный знак и вышел в сени. Когда она присоединилась к нему, он вполголоса спросил:

— Что это за место? Кто эта женщина? Можем ли мы ей доверять?

— Можете не беспокоиться. Это верная женщина, Серж ее хорошо знает. Ее мужа убили красные матросы в восемнадцатом году, так что у нее с большевиками свои счеты. Теперь все хозяйство пришло в упадок, смотритель больше не нужен. Поэтому сюда никто не ходит, вдова живет тихо, уединенно. Кроме того, Серж платит ей очень хорошие деньги.

— Новая экономическая политика! — усмехнулся Борис.

Мари не оценила его шутку, но добавила:

— И место очень удобное. До города близко, а посторонних людей нет, и подойти сюда незаметно нельзя: единственный путь — через мост — отлично просматривается…

— Зато и сбежать в случае тревоги не удастся… — вздохнул Борис.

Они вернулись в кухню.

— Действительно чудодейственный отвар! — воскликнул Ртищев, повернувшись к двери. — Я словно заново родился!

— Неонила Дмитревна мертвого на ноги поднимет! — одобрительно сказал Саенко.

Хозяйка польщенно улыбнулась. Была она хоть и не так чтобы молода, но глаза смотрели весело, приветливо, свое полное тело она носила легко и все успевала — и на стол собрать, и за больным профессором поухаживать, и с Саенко переглянуться. Пантелей чувствовал себя как дома, он вообще мгновенно осваивался на новом месте.

Он помог хозяйке накрыть на стол в горнице. Видно было, что жили здесь раньше не то чтобы богато, но не по-мужичьи. На стол хозяйка постелила белую скатерть, положила столовые приборы. Тарелки были хоть и разномастные, но не битые, неизменная селедка аккуратно разделана и нарезана мелко.

Шум и топот в сенях возвестили о приходе Сержа и Луиджи.

— Еле выбрались! — сказал Серж, схватив ковш воды. — Уголовка крепко за налетчиков взялась, скоро Сеньке плохо придется…

— Как там у них? — спросил Борис.

— Да все нормально, ушли. Филина подстрелили насмерть, а еще одного ранили. Ну, это уж не к нам претензии. Публику в ресторане они порядочно пощипали… на нас не в обиде.