Тьма над Петроградом

Зал был полон народу. Здесь были матросы в бушлатах и студенты в форменных тужурках, попадались рабочие и мастеровые. Все они кричали одновременно, так что разобрать что-то в этом непрерывном гомоне не представлялось возможности.

На трибуне стоял невысокий человек с окладистой бородой, который безуспешно пытался привлечь внимание публики.

Наконец на эту же трибуну вскарабкался рослый матрос и рявкнул таким басом, каким свободно можно было перекрыть рев шторма и артиллерийскую канонаду:

— Ша, братва! Прекратить сей момент этот кагал! Якорь вам в глотку! Вы анархисты или базарные торговки?

Зал на мгновение затих.

— Если вы анархисты — дайте высказаться этому братцу! Он имеет до вас пару слов от свободных анархистов Житомира!

Из зала снова понеслись выкрики:

— Пущай говорит!

— Нечего всяким-разным слово давать! Может, он только на словах анархист!

— Ша! — снова рявкнул матрос. — Дадим братцу слово, или я сильно рассержусь! — И он с угрожающим видом поднял над головой зажатую в кулаке лимонку.

Зал снова затих, и бородач заговорил:

— Меня, братцы, послали к вам свободные анархо-синдикалисты Житомира, чтобы раз и навсегда решить вопрос об отношении к власти большевиков…

Зал снова взорвался криком:

— Какой может быть вопрос? Мы на этот вопрос уже дали свой сугубо отрицательный ответ…

— Кто дал, а кто нет… и вообще, анархо-синдикалисты не настоящие анархисты, они страдают правым уклоном…

— Никаким не правым, а левым…

Дальнейшие слова житомирского представителя невозможно было расслышать.

— Извиняюсь, братец, — обратился Борис к стоящему рядом человеку в потертом бушлате, который не принимал участия в бурной дискуссии и вообще производил впечатление почти нормального, — где я могу найти Игната Кардаша? У меня для него письмо…

Человека в бушлате как будто подменили. Он побагровел, сжал кулаки и двинулся на Бориса:

— Ты как сюда попал? Тебя кто пустил на свободный сход честных анархистов? Всех сторонников этого перерожденца мы уже вымели отсюда поганой метлой! Братцы! — Он оглянулся по сторонам. — Среди нас анархо-фундаменталисты! Лазутчики Игната Кардаша!

Заполнявшие зал анархисты мгновенно забыли о своих разногласиях и дружно набросились на чужаков. Борис и Серж, став спиной к спине, пробивались к выходу из зала. К счастью, рядом с ними оказалась какая-то незапертая дверь, они проскочили в нее, скатились по лестнице и вылетели на улицу.

Переведя дыхание, отряхнулись и оглядели друг друга.

Им удалось отделаться несколькими синяками и ссадинами, что совсем немного, если учесть количество анархистов и их боевой задор, однако результат разведки оказался нулевым — они ничего не узнали о Игнате Кардаше, кроме того, что тот не пользуется популярностью среди других анархистов.

— Ну что, товарищи граждане, — окликнул их Саенко. — Смотрю, что не получилось у вас с теми анархистами разговора… Ох и подлый же народ! Надо же, как накостыляли! Надо будет вам сырого мяса приложить, очень от синяков помогает!

— Обойдется! — отмахнулся Борис. — Не знаю вот, как теперь к этим анархистам подкатиться. Второй раз они нас не пустят…

— Может, у меня лучше получится? — задумчиво проговорил Саенко.

— Не советую, — возразил Борис, проверяя языком шатающийся зуб. — А что это у тебя такое?

Саенко тащил на плече какой-то завернутый в рогожу громоздкий инструмент.

— Дак точило, — ответил Пантелей, скидывая рогожу. — Хорошее такое точило, с ножным приводом. Что хочешь наточить можно… по случаю раздобыл, у одного земляка на астролябию выменял!

— На что? — изумленно переспросил Борис. — А астролябия-то у тебя откуда?

— Долго рассказывать, — отмахнулся Саенко. — Так что попробую-ка я с теми анархистами познакомиться… — Он снова взвалил точило на плечо и пошел по улице, нараспев выкликая: — Точу ножи, ножницы! А вот кому чего поточить! Точу ножи, но-ожницы!

Таким нехитрым манером он дошел до анархистского клуба, огляделся по сторонам и нырнул в подворотню, которая вела во двор княжеского дворца.

Встав посреди двора, Саенко поставил перед собой точило, запрокинул голову и завел на манер оперного тенора свою арию:

— Точу-у ножи-и…

Не прошло и пяти минут, как из задней двери дворца, воровато оглядываясь, выскользнул тощий длинноволосый субъект в поношенной студенческой тужурке, подбежал к Саенко и, вытащив из потертого сапожного голенища зазубренный мясницкий нож, протянул его Пантелею Григорьевичу:

— Ну-ка, братец, того… наточи мне инструмент, а то без него в дискуссии несподручно участвовать!

— Известное дело. — Саенко солидно кивнул. — Как же на дискуссию без инструмента? Не извольте беспокоиться, как бритва будет! На всякую будет надобность пригодно, хочешь — колбаски порезать, хочешь — бороду брить, хочешь — в дискуссию вдариться… — Он придирчиво осмотрел нож и принялся за работу, проговорив: — А вы, извиняюсь, гражданина Кардаша не изволите знать? Тоже из ваших, из антихристов… то есть, извиняюсь, из анархистов…