Тьма прежних времен

Колдовство квуйя терзало небеса. Постройки, в которые вонзались пылающие геометрические линии и фигуры, обрушивались и падали, складываясь сами в себя. Ауранг крушил крепость снаружи, паря вокруг нее широкими кругами, медленно, с трудом преодолевая на подъеме сопротивление ветра, а затем пикируя по нисходящей дуге. Мистическое сияние Светоча нагревало одежду, щипало кожу. Шеонанра раздирал Ногараль изнутри, зависнув над кругом Ашинны, его волосы и одежды развевались в пронизывающих струях ветра подобно растрепанным лентам и жутким плавникам. Куски крепостной стены ввергались в раскрывшийся зев, с ревом и грохотом протискиваясь сквозь глотку Колодца. Оставшаяся в крепости мебель, мгновенно вспыхивая от жара колдовского пламени, скользила и падала вниз, подобно брошенным в колодец факелам, а затем исчезала во тьме, оставляя за собой облака оранжевых искр.

Вместе они разнесли Ногараль, Высокий Круг, и затолкали руины в ненасытную пасть Колодца Вири.

Он слышит это — далекий ветер, стоны и плач немыслимого количества существ, их сливающийся воедино всеобщий вой. Ужас пронзает иглами его кожу. Он чувствует это — пылающий покров, простершийся прямо над ним, отблеск раскаленного пламени…

Шеонанра поднимает взгляд.

Наконец они остановились, чтобы оценить результаты своих усилий, инхорой приземлился на призрачную твердь рядом с Шеонанрой. Багровый свет фальшивого солнца омывал южные склоны, окрашивая неисчислимые трещины, избороздившие картину невероятного разгрома и опустошения. И они возликовали — человек и инхорой…

Они и не догадывались, сколь немыслимая разрушительная мощь подвластна их колдовству.

Небеса раскололись. Айрос содрогнулся. Рукотворное солнце опрокинулось, вращение его зеркал замерло. Потоки лавы вырвались наружу в основании горы, едва видимые в ослепительном сиянии Светоча. Груда камней, что недавно была твердыней Ногараль, вздрогнула, а затем рухнула вниз, подобно вдруг просевшему матерчатому куполу. Курган стал чашей. Сияние стало тенью. Гора, где гнили руины Вири, зазмеилась бесчисленными разломами, как во времена чудовищного катаклизма, вызванного ударом Ковчега о землю. Подземная Обитель сложилась сама в себя и обвалилась внутрь, схлопываясь ярус за ярусом, зал за залом, пока, наконец, не оказалась полностью уничтоженной этим завершающим ударом. Окончательным поруганием.

Человек и инхорой рухнули вслед за сокрушенной твердыней. Сила колдовства, что позволяла им попирать небеса, была привязана к земле, к ее колдовскому отражению в воздухе, сотворенному Шеонанрой. И теперь, когда склоны Айроса стали грудой искореженных скал далеко внизу, образ, значение и суть чародейских Напевов вдруг сами по себе перестали быть. Их спасли лишь крылья Ауранга. Инхорой подхватил летящего в убийственную бездну человека и унес его вверх, за пределы фальшивой лазури — к истине, что суть холод и ночь.

Они опустились на самый край провала. Сияние Дуирналь освещало растерзанный ландшафт, отбрасывая их тени глубоко в недра исполинской воронки. Земля все еще содрогалась, эхом отзываясь на продолжающиеся в ее чреве разрушения, поверх руин поднимались облака клубящейся пыли.

Шеонанра разразился смехом изумленного, шального ребенка, вдруг обнаружившего, что учиненный им разгром столь грандиозен, что в это почти невозможно поверить. Снова он кощунственно надругался над судьбой, пройдя путями, незримыми для богов. Приняв это как знамение, он восторжествовал, сознавая, что ненавистный враг теперь погребен в бездонной яме и не насыпан курган, отмечающий место, где тот пал столь бесславно. И, будто откликаясь на раскаты подземного грома, он вознес свою песнь, как надлежало наследнику Длинных Костей, истинному сыну Умерау:

Разбит щит, и спесь твоя сокрушена,
С потоками крови вся ярость ушла,
Лей слезы, в моей умирая тени,
О чести поруганной молча скорби,
Взмолись же о детях, что ныне рабы,
И о любимых, что мной растлены.

Так возглашал свой пеан великий магистр Мангаэкки — погребальную песнь над павшим врагом, победный гимн, прославлявший и его самого, и мощь их Святого Консульта.

Ничто на свете не имеет значения, кроме того, что им довелось узреть. Ничто.

Они слились на дымящихся склонах. Человек и инхорой. Их силуэты сплелись, изгибаясь в лучах бесконечного колдовского заката. Они стонали от восхищения, хрипели в исступленном восторге, широко раскрыв изумленные глаза. Их вопли неслись над колоссальной, усыпанной руинами чашей, над пламенем, окутавшим нисходящие ярусы Вири, что торчали наружу, подобно рядам зубов в акульей глотке.