Тьма в хрустальной туфельке

Кто-то настойчиво сунул ей в руки горячую кружку. Она подхватила, но недостаточно ловко – напиток расплескался по юбкам, и желтовато-коричневое пятно растеклось по ткани. Бренди. От этого запаха к горлу подкатила тошнота. Этим же напитком Элеонору поили в тот день, когда она обнаружила Лиззи.

«Как же похожи эти два дня», – подумала Элеонора. Сейчас её платье было таким же сырым, как в то утро, когда утопили Лиззи.

Констебль присел перед ней на корточки:

– Вспоминайте, мисс.

Что хотел от неё полисмен – что она должна была вспомнить? В её памяти было слишком много провалов. Булыжники под ботинками, синяки от чужих пальцев на руках, давление и шум толпы – всё это было реальным. Она всё ещё чувствовала каждый камень под своими ушибленными ногами, а ещё – горячую смесь пота и засохшей крови. Но могла ли она точно назвать день, когда в последний раз видела миссис Клири живой? Этого она никак не могла вспомнить.

– Когда вы в последний раз…

Черноглазая женщина.

Это она убила миссис Клири. Она!

Но это было нечестно! Элеонора так старалась придумать, как решить обе проблемы одним желанием, а черноглазая убила миссис Клири ей назло, а потом позволила увидеть тело. Этот вонючий город буквально кишел людьми. Почему же черноглазая не выбрала кого-то другого?

Элеонора уронила лицо в ладони.

– Мисс?

Когда же это закончится? Девушка думала, что с возрастом сталкиваться со смертью будет легче. Но каждый раз это было похоже на возвращение на берег бескрайнего океана, и каждый раз – в новом месте. Как бы часто она ни видела смерть, она не могла осознать всю глубину. Всё, что она могла, – это стоять на берегу и кричать.

Она хотела вернуть их – не только миссис Клири, но всех тех, кто погиб в аварии. И даже Лиззи. А ещё миссис Пембрук и мать. Она бы нырнула в воду, вытащила их всех, одного за другим, если бы только это было так просто.

– Сержант, не могли бы вы…

– Мисс? Пожалуйста, мисс, послушайте меня…

Каждый раз, когда Элеонора видела ещё одно тело, то словно чуть больше старела, но внутри всё ещё чувствовала себя ребёнком. Она хотела, чтобы Чарльз вернулся за ней. Хотела, чтобы полисмены стояли на страже у её дверей. Хотела открытого неба, пустых полей, чтобы кричать, кричать до хрипа там, где никто не слышит. Холодная, горячая, старая, молодая, одинокая и отчаянная. Неприкаянная, Элеонора барахталась в тёмных водах, а под ней в тёмной глубине двигалось существо с лицом черноглазой женщины.

Сержант присел перед ней на корточки и взял за руки. На его груди сверкал ряд серебряных пуговиц, подмигивающих, словно блестящие шиллинги. У отца когда-то были такие же пуговицы, и он разрешал Элеоноре играть с ними, когда они отваливались с его куртки.

– Мисс, я понимаю, что вы глубоко опечалены. Но нам нужно всё обсудить. Есть ли хоть кто-то, кто мог бы прийти и успокоить вас?

Глаза девушки наполнились слезами:

– Я хочу к папе.

– Вот так-то лучше. Констебль, бегите и приведите отца молодой леди. Мисс, не могли бы вы дать нам его адрес?

– Он мёртв, – зарыдала Элеонора. – Мёртв…

В конце концов Элеонора всё-таки рассказала полиции о последнем ужине с миссис Клири, не упомянув, впрочем, деталей их расставания. Хотелось сохранить последние воспоминания о старушке счастливыми.

И Бесси в кои-то веки повела себя как хорошая служанка и уложила Элеонору в постель, дав ей для сна «Кордиал Годфри»[41], как будто та была ребёнком. Тошнотворно-сладкий сироп на опии отправил девушку в омут сновидений, где было много когтей и ран, где царила настоящая бойня, и проснулась Элла в холодном поту.

Когда Элеонора оделась и спустилась, она почувствовала себя лучше, хотя всё тело по-прежнему болело. Она просмотрела в гостиной свои письма и когда дошла до толстого кремового конверта, её руки замерли.

Бумага была плотной, конверт – тяжёлым. Под пальцами девушка чувствовала нежную текстуру бумаги, а на обратной стороне был выписан юридический адрес. На бумаге с чёрными краями обычно писали соболезнования. И работные дома никогда не могли позволить себе такую бумагу. Осознание этого проникло в сердце девушки, потянуло вниз. Это письмо могло значить только одно…

На миг лицо черноглазой женщины мелькнуло в чернильнице – как всегда, улыбающееся.

Элеонора открыла письмо и прочитала:

«Мисс Хартли, мой долг – сообщить вам, что вы являетесь единственным бенефициаром имущества миссис Флоры Клири. К настоящему письму прилагается полный список имущества и счетов, которые перейдут в ваше владение…»

Девушка вытащила ещё одну пачку бумаги, дрожащую в её руках.

Миссис Клири оставила ей всё – недвижимость в Лондоне, Манчестере и Ливерпуле, долю в старом судоходном бизнесе своего мужа, акции, облигации, договоры, доли. С такими деньгами Элеонора могла путешествовать по миру – слова загаданного желания отчётливо вспыхнули в памяти.