Тьма в хрустальной туфельке

– Я не стала спрашивать.

Элеонора заметила слабый запах, исходивший от высыхающих юбок Леи, – сырой, холодный, чем-то напоминающий запах канализации. Где же девушка спала всё это время?

– Съешь кусок пирога, – сказала миссис Бэнбёри. – Как ребёнок?

Лея прижала ладонь к животу:

– Беспокоится, трепыхается. Это нормально?

– Мама всегда говорит, что так и должно быть, – сказала Ифе. Её глаза были полны слёз.

Элеонора положила руку на колено Леи. Платье гостьи было влажным и липким.

– Не думай, что мы не рады тебе, Лея, – мы ужасно за тебя волновались. Но почему ты решила прийти?

Лея отставила тарелку.

– Я хочу подняться наверх и увидеть его. Это – его ребёнок. Он должен что-то сделать.

Ифе зажала рот ладонями. Дейзи, вытиравшая тарелки, замерла. Миссис Бэнбёри подозвала ирландку.

– Принеси старые вещи Лиззи. Лея может их забрать, если захочет.

Ифе бросилась наверх. Лея поднялась, потирая поясницу.

– А Лиззи не будет против? Где она?

В кухне воцарилась тишина. Хлещущая в раковине вода, казалось, разбивалась о молчание, словно волны о волнорез. Дейзи побледнела, выдернув руки из воды, и Элеонора вспомнила холодный болезненный запах, исходивший от корыта.

– Лиззи мертва, – сказала Элеонора.

Дверь открылась, и вошла миссис Филдинг, а за ней – Ифе, прижимавшая к груди изъеденный молью саквояж. При виде Леи глаза миссис Филдинг сузились.

– Прошу… – начала Лея.

– Я ясно изложила ваше положение, – отрезала экономка. – Я лишь хочу…

Миссис Филдинг повернулась к Ифе:

– Кликни констебля.

Элеонора побежала наверх за шалью. К тому времени, как она вернулась на кухню, Лея уже, сгорбившись, шла по улице и рыдала. Элеонора выбежала через чёрный ход и устремилась за подругой, подхватив саквояж.

– Вот, – она сунула шаль и сумку Лее в руки и, прежде чем та успела что-то сказать, побежала обратно в дом.

* * *

Октябрь наслал на город холод. Сквозь окна просачивалась сырость. Плесень протянула ползучие пальцы по дому и залила всё чёрными и зелёными пятнами. В комнатах, которые не использовались, Элеонора видела, как её собственное дыхание срывается с губ и зависает облачками пара. На чердаке было так холодно, что девушка проснулась от того, что дрожит. На кухне служанки сгрудились возле печки, словно скряги, склонившиеся над своими драгоценностями.

Будь миссис Пембрук жива, такого бы никогда не случилось. Она заказывала уголь летом, когда цены были ниже, и всегда была готова к зиме, когда холод просачивался в щели под дверями. Она всегда велела служанкам разводить огонь в каминах, и по её распоряжениям они бегали по дому, вооружившись горячей водой и карболовым мылом. Но теперь миссис Филдинг вынуждена была выпрашивать деньги у мистера Пембрука, который скупился на каждый пенс, если тот не был потрачен на бренди или членские взносы для его клуба. С каждым днём в доме становилось всё тише и темнее. Воздух стал безвкусным, и от него хотелось отказаться.

Миссис Филдинг старалась поддерживать в доме порядок. Она заставляла всех подниматься до рассвета, мыть, стирать, полировать, а ещё ждала, что у всех будут чистые волосы и безупречно чистая форма. Руки болели, ладони саднило. Элеонора отправлялась спать с застрявшей под ногтями полиролью и резким запахом карболового мыла, от которого першило в горле. Но когда звонил колокольчик в библиотеке, Элеонора могла бросить все щётки и тряпки и спрятаться в тихой тёплой комнате.

Чарльз настоял на том, чтобы огонь горел и везде были зажжены лампы. Единственными звуками были треск горящих углей, скрип пера Элеоноры и низкий голос Чарльза. Комната светилась. Там всё казалось возможным. Она даже рассказала Чарльзу про Лею, и когда мужчина увидел её дрожащие руки, услышал, как срывается её голос, то пообещал найти её подругу. Элеонора не позволила бы никому отнять у неё эти минуты. Другие могли бы попытаться, но никто из них не умел читать.

Однажды, спустившись, Элеонора увидела, как Ифе склонилась над «Иллюстрированными лондонскими новостями», водя пальцем по словам и хмурясь. Дейзи при виде ирландки засмеялась и подалась вперёд, чтобы разгладить складочку между бровями.

– Иначе так и останется, – объяснила Дейзи.

Ифе оттолкнула её руки:

– У тебя пальцы пропахли луком.

– Ты же не против, – улыбнулась Дейзи.

Заметив Элеонору, она отдёрнула руку. Ифе бросилась за газетой и поспешно сунула её в ведро, избегая встречаться взглядом с Эллой.

– Элеонора! Твои руки!

Девушка вздрогнула и чуть не опрокинула чернильницу. Чарльз стоял позади неё и чуть ли не кричал ей на ухо. Она покраснела и спрятала руки на коленях.

– Ничего страшного.

Её руки все покраснели и покрылись паутиной мелких порезов и шелушащейся кожи. Узлы суставов и бугрившиеся вены только усугубляли положение. Руки стали похожи на варёных лобстеров – мокрых ракообразных существ, выловленных со дна океана.

– Ты позволишь мне взглянуть?

– Не беспокойся.

– Пожалуйста?

Элеонора заколебалась, потом всё же протянула ему руку. Внутри нарастал стыд. Пусть он увидит, что она – не настоящая леди. Увидит во всех мельчайших деталях. Следы от его прикосновений горели.

– Больно?