«Ой, — думаю, — это выходит ни к чему».
— Прошу вас, — говорит моя дама. — Дайте ему срочную телеграмму, и он приедет сейчас же.
— Знаете ли… Не стоит, право… Он страшно легкомысленный, этот Коровин. Театр… балет… всякая ерунда. Мамонтов… Вообще его трудно застать.
А сам думаю: «Телеграмму себе же, да что это такое происходит: настоящее раздвоение личности».
— Нет, нет, пишите.
Что поделать. Дамы мне диктуют, а я пишу:
«Приезжай, — пишу я самому себе. — Немедленно. Ждут Надя, Аня и я».
— Знаете, я за ним съезжу! — вдруг осеняет меня мысль.
Но мои мучительницы мне говорят:
— Вы оттого не хотите привезти Коровина, что ревнивы. Оставайтесь. Мы все равно вас не выпустим…
Уже сумерки. Августовское небо, покрытое звездами, видно с террасы среди деревьев. Со мною близко стоит моя дама:
— Смотрите, упала звезда, я загадала.
— Что? — спрашиваю я, не понимая. Я смотрю на ее замечательные глаза.
На террасе ставят лампу. Именинница выбегает в сад и бросает на бегу:
— Слышите, едут…
Почти все вышли встречать мужа и гостей, а я нашел свою шляпу и бросился с террасы, в сад, мимо старухи.
Вышел в калитку палисадника, перешел дорогу и… подался в соседний лес, там и залег. Темно.
Мне ясно видна терраса, освещенная лампой и свечами.
На нее вошел муж и много гостей, приехавших с ним. Его я где-то видел. Остальные незнакомы. Все скоро сели за именинный стол.
— А где же Дмитрий Васильевич? — вдруг донесся до меня вопрос именинницы.
— Дмитрий Васильевич, куда же вы пропали! Дмитрий Васильевич, — зовут с террасы.
— Неужели он уехал? — говорит моя дама и тоже зовет:
— Косович, Дмитрий Васильевич.
— Как Косович? — сказал муж. — Дмитрий Васильевич Косович — мой клиент. Я вел его дело. Он в октябре прошлого года умер в Киеве…
— Как умер! Он приехал с Надей.
— Да что вы. Это другой… Я же его сам хоронил, Косовича Дмитрия…
— Ай, — вскрикнула старуха-тетка. — Так это мертвец являлся… Правда… Он с лестницы как пошел, вот тут, я видела, — как он все ниже, ниже, в землю и ушел…
— Правда, барыня, — подтвердила и горничная. — Он как шляпу-то схватил в передней, то говорит: «У мужа борода есть», — да как побежит, прямо на террасу. Чего это. Верно, что мертвец…
— Господи, — сказала какая-то гостья. — Я же его пирог ела…
— Да ведь позвольте, он здесь пел с Надей…
— Недурно получается, — сказал еще кто-то. — Прямо путаница какая-то…
Один из гостей, полковник, вдруг поднялся, торжественно сказал: «Позвольте», — и, обратившись в темноту ночи, заговорил, как трагический актер:
— Милостивый государь, господин Косович, так как вы приехали сюда на именины уважаемой и любезной Анны Петровны, то мы льстим себя надеждой — как друзья Анны Петровны и уважаемого супруга ее Петра Петровича — что хотя вы, может быть, и мертвец, но мы просим вас не омрачать дня ее ангела, хотя бы вас уже не было…
Я, лежа напротив в лесочке, набрал еловых шишек, что были под рукой, и стал бросать их в сад, что вызвало шум. Потом в свернутую рупором бумагу мрачно и протяжно прокричал:
— Га-а-а-а…
Все бросились с террасы в комнаты. Только именинница и моя дама храбро остались на террасе. Обе отчаянно смеялись.
Я выбрался из леса и прошел к дому.
— Послушайте, все это вздор. Я не мертвец, — сказал я. — Благодаря вам я принял другое имя…
— Мы знаем, знаем, — зашептали они. — Возьмите простыню и выйдите в белом, как видение. Это так смешно.
— Что вы знаете? — схватил я за руку свою даму.
— Я знаю, что вы Коровин… Молчите… Я буду в отчаянии, если вы не выйдете в простыне… Или вот завернитесь в чайную скатерть… Живее, живее…
И мы с дамой кинулись с террасы бегом.
На террасу снова вышли. Лампа осветила Болженова.
— Прежде всего надо заявить на станцию, — говорил он громко. — И теперь всем начать его розыски. Этот мертвец может быть опасен… Взять фонари… Наш милейший Павел Александрович как военный, знающий стратегию, постарается обследовать местность.
— Я очень рад, — выступил и гордо сказал Павел Александрович. — Первое, что необходимо, — это занять мосты, дабы перерезать ему отступление, и захватить дороги…
— Смотрите, смотрите, — закричали на террасе. — Мертвец! Вон идет!
Я, действительно, закутавшись в скатерть с головой и вытянув под простыней руки, чем сделал себя выше ростом, вышел из лесу на дорогу и медленно подвигался к дому.
На террасе поднялась страшная суматоха и крики. Я быстро спрятался в кусты и снова исчез в лесу.
На террасе почему-то кричали: «Это ужасно, спасите! Спирит!»
Моя дама, Надежда Ивановна, подошла ко мне и сказала тихо:
— Идемте в лес, это весело. Как смешно!
Мы видели, как по дороге бежит толпа с бумажными фонарями.
— Ложитесь, — сказала моя дама. — Это хорошо, это весело…
Мы спустились по тропинке в лес и вышли на полянку. Сырая трава била нас по ногам. В воздухе пахло сеном и водой. Река. Темными тенями стояли купальни. Тихая ночь, зачарованная светлым небом. В перистых облаках мутно проглядывает луна.
— Спрячемся в купальню, — сказала Надежда Ивановна.
Тихо проходим мостками и входим в купальню. Я закрываю за нами деревянную дверь.
Моя дама опускает руку в воду и говорит мне: