То, что делает нас людьми (СИ)

— Названного в честь автора, — шёпотом вставила Ева.

— …Прочитай на досуге пьесу, Макс; можешь забрать эту копию.

Престон выглядел таким невозмутимым, словно было неочевидно, с кого он писал этого персонажа. Луиджи с Евой, однако, упёрлись внимательными взглядами в Макса. Макс лишь нервно раскрыл пьесу на рандомном месте и невидящим взглядом уставился на строчки, пытаясь не воспринимать только что сказанное как анализ самого себя. Всё-таки это абсурд. Всё-таки они с Престоном сколько не виделись, лет пять?

Граф Дэвид: Не правда ли, сегодня чудесный день?

Макс вчитывался в диалоги, пока Луиджи и Ева перебрасывались на сцене разными вариациями одних и тех же надменных фраз. И почти все они вызывали у Макса чувство дурацкой ностальгии.

Маркиза Мередит, вероятно, была воплощением Эред, общение с которой запомнилось Максу импровизированной борьбой за власть в лагере. Маркиза была надменной и холодной, но главный герой – Престон даже не заморачивался, назвав его в свою честь, - был от неё просто без ума.

Максимилиан: К сожалению, недостаточно чудесный, чтобы я мог как-то выделить его в череде предыдущих, несомненно, таких же чудесных дней.

Дэвид в этой пьесе был приёмным отцом Макса. И это бросало в дрожь, потому что Макс не припомнил, чтобы вообще где-либо афишировал этот факт. Особенно в среде бывших кэмперов.

Особенно учитывая то, что пьесу эту Престон начал писать ещё тем летом. В последние дни, - Макс сам удивился, что помнил этот маленький факт, - он ходил со стопкой листов и постоянно что-то строчил, приговаривая, что это будет лучшая драма всех времён. И название у неё было какое-то такое.

Интересно, как долго он её переписывал? И почему он ставит именно её?

Чёрт возьми, он что, не придумал ничего лучше?

Маркиза Мередит: Решения нельзя принимать сгоряча, граф.

Максимилиан: Вы не можете говорить уверенно о том, как я принимаю решения.

Макса не покидала мысль о том, что нужно отказываться от этой аферы как можно быстрее, но любопытство пригвоздило его к месту. Он прочитал всю пьесу за полчаса, в течении которых Луиджи с Евой и Престоном успели обыграть одну-единственную сцену из первого акта. Сцену перепалки Максимилиана с Мередит.

Забавно было наблюдать буквально за самим собой через призму восприятия Престона. По идее, он был главным героем пьесы, однако происходящее, на удивление, концентрировалось на ком угодно, кроме него.

Через час Луиджи с Евой устало повалились на стулья первого ряда и начали в один голос возмущаться затянувшейся репетицией.

— Ты на часы смотрел?! Мы бьёмся с этим актом уже который день! Всё, нормально всё, закругляться пора! — голосил Луиджи.

— Как будто качественно поставить эту пьесу нужно только мне! — Престон был на взводе – лицо красное, волосы спутанные, а голос почти охрип. — Она играет важную роль для всех нас, особенно для тебя.

— Да, лопушок, — подала голос Ева, — тебе с твоими проваленными вступительными нужно биться в два раза усерднее.

— Да пошли вы все! — всплеснул руками Луиджи. — Вы как хотите, а я иду домой. Все уже ушли, одни мы остались!

— Я не виноват, что вы такие дундуки! — прорычал Престон. — И не все ушли – вон, Макс остался.

— А, так я мог уйти? — вскинул бровь Макс. Если бы он знал, то точно свалил бы раньше. А может, и нет.

Он старался делать вид, что ему не было интересно развитие происходящего.

— Нет, не мог! Никто не может!

— Ну, я ухожу прямо сейчас, — пожал плечами Луиджи и направился к выходу. Ева, кивнув Престону, пошла следом.

— Ну и идите! — крикнул Престон следом. В пустом зале раздался гулкий стук захлопывающейся двери. — Мы, мы всё равно уже… добили первый акт…

Престон тяжело вздохнул и сел на край сцены, свесив ноги и закрывая ладонью глаза.

— Как они меня задолбали…

Макс медленно подошёл к нему и толкнул в плечо.

— Йо, Престон, так что от меня-то надо?

Престон провёл по глазам тыльной стороной ладони и издал неровный, сбивчивый звук, должный быть, вероятно, стоном.

— Сможешь найти простую записную книжечку с коричневой обложкой и заполнить её примерно до половины записями? Любого толка, это не важно, она должна выглядеть использованной. А ещё мне нужна лютня. Средневековая. У нас была, конечно, но…

— Мне плевать, достану. Ещё что-то?

— Надо будет дорисовать пентаграмму на декорациях, но это потом.

Макс молча кивнул. Престон уставился в одну точку на другом конце зала, словно гипнотизируя её.

— Я… могу идти? — осторожно поинтересовался Макс.

— Да, конечно, — отстранённо кивнул Престон. — Брось меня тут, совсем одного, наедине со своими мыслями и отчаянием отверженного творца, чьё детище губит безалаберность иных.

— Окей, бывай, — безразлично махнул ему рукой Макс. И двинулся домой.

На город уже давно опустились сумерки, и пока Макс добирался до дома, медленно переросли в ночь.

В руках была пьеса – он даже не подумал оставить её, просто протащил весь путь в руках. Она не желала идти у него из головы, так почему она должна была уйти у него из рук?