То, что случилось летом

Вскоре Ишак задремал, успокоенный бубнежом Петьки и монотонным шумом ливня. Гроза сместилась, гром уже был едва слышен, а яростный стук превратился в усыпляющий шелест. Мальчишка заканчивал приводить в порядок Сивку: конь покорно склонил голову, которая была размером с Петькин торс, чтобы дать возможность расчесать гриву. Он шумно выдыхал, обжигая колени, в лиловых глазах выпуклое Петькино отражение шевелило руками, похожее на жука. Какое красивое животное! Прямой нос, аккуратные бархатные уши!.. мальчишка представил, как однажды Сивка будет катать на своей спине местную детвору, а Эдуард Викторович, будто добрый Дед Мороз, будет запрягать его в расписные сани и со смехом развозить местным подарки. Хороший он, все-таки, человек!.. каждую неделю честно выплачивает Петьке заработанные семьсот рублей, жестяная копилка в тумбочке все наполняется. Совсем скоро он встретит отца на автобусной остановке, придет с ним домой и выложит перед матерью заработанные несколько тысяч. И они вместе выгонят алкаша дядю Сашу, а потом мама простит папу, и все будет как раньше! И они даже съездят на охоту осенью.

Мальчишка и сам не заметил, как рассказал всю свою историю, свои мечты Сивке. Конь слушал, положив голову ему на плечо и подремывая. Шум дождя постепенно затихал, но Петька решил пристроиться на сене в углу свободного стойла. Мокнуть ему не хотелось, вдобавок в конюшне было темно, тепло и сухо. Здесь царил кисловатый запах лошади, а мерное дыхание Ишака и Сивки успокаивало. В конце концов, не страшнее, чем спать на турбазе! Он закутался в покрывало, которое принес пару недель назад дядя Вася, и свернулся калачом в углу. Среди шума дождя ему послышались натужные всхлипы, а среди сумрака балок крыши завозилась отвратительная горлица в цветочном халате. Она, как всегда, будто чего-то ждала, но сегодня Петьке от этого было почему-то необычно тревожно.

Терпеливая тишина. Она тоже терпелива. Она знает, что однажды мальчик окажется прав, знает, что он расколется, сломается, как ломается яичная скорлупа. Тук-тук, постучится сердце, потрясенное чудовищностью мира, и даст трещину. Тогда она вцепится в него, разорвет когтями появившуюся брешь, и заберется в самую мальчишечью грудь. Она сожрет его живое сердце и будет биться вместо него, заставит его бояться, ненавидеть всех. Она проглотит все его мечты, которыми он так дорожит, убедит в том, что мир – прибежище зла. И тот, кто ходит по дорогам и много говорит, уйдет ни с чем. Все люди ломаются, все они закрывают глаза.

Петька подскочил как ошпаренный: его разбудил ужасающий рев. Сивка ржал, низко и громко, грозно. Копыта грохали по земле. С треском вылетела дверца стойла, повалилась наземь, а вместе с ней – какой-то кулек. Ишак испуганно и тонко просил о помощи, приплясывая. Мальчишка протер глаза. Кто зажег лампу, поставил ее на колоду подле его спального места? Рядом – тарелка, в которой золотистые гренки и початая чекушка. Сердце сжалось. Сивка подскочил в полумраке, взбрыкнул и всхрапнул, а потом забился в дальний угол своего стойла. Кулек на земле захрипел.

Мальчишка бросился к нему, упал на колени рядом с поверженным человеком.

– Ты… ты… дядя Саша? – голос не слушался. От мужчины несло перегаром, даже несмотря на то, что он почти не дышал. Не мог: грудная клетка смята могучим ударом огромного копыта. Против воли слезы подступили к глазам и обожгли нос. – Я сейчас позову кого!..

Новый-папа вцепился в руку Петьки. Губы зашевелились: он собирался что-то сказать, но…

Глаза закрылись – человек то ли впал в забытье, то ли умер. Мальчишка этого не понимал, потому что никогда прежде не видел, как умирают люди. Со стороны было похоже на то, как обмякал в руках бычок после того, как ударишь его по макушке обухом ножика. Сам не свой, Петька поднялся и опрометью бросился на улицу, где дождь уже перестал. Надо было позвать кого-то на помощь, но кого?

– Помогите, помогите! – первая попавшаяся калитка. Мальчишка плакал, глотал слезы и крик. Он колотил в нее изо всех сил полминуты: зажглось окно. – Помогите! – и побежал к соседней калитке.

Рядом с ним, растопырив когтистые пальцы, металась изуродованная чертами горлицы мать. Ее глаза, пустые и тупые, окрашивал Петькин страх: как она теперь будет жить? Совсем одна? Кого будет просить сбегать в магазин?

Спустя час в конюшнях была толпа, большей частью это были зеваки. Когда Петька привел Эдуарда Викторовича, Александр уже скончался – его накрыли покрывалом, в котором не так давно спал мальчишка. По правде сказать, этот факт потряс едва ли не больше, чем сама смерть.

– Что вы тут столпились? Идите по домам! – Властно сказал городской бизнесмен, но люди только воззрились на него. Петька подумал, что они смотрят так, будто ищут виноватого. Запоздало он испугался, что здесь окажется и мать, а потом быстро осмотрел бледные лица. Нет, ее не было: только горлица возвышалась над человеческими головами. Она будто бы ухмылялась в свете ручных фонарей и светильников.